Анафем

– Вот, – сказал я, отпуская соударившиеся тела и вставая с корточек. – Всё происходило на прямой, то есть ситуация одномерная, если по-прежнему думать в координатах светителя Леспера. Однако светитель Гемн сделал бы сейчас вещь, которая покажется тебе странной. Гемн считал бы, что каждая строка таблицы задаёт точку в двумерном конфигурационном пространстве.

– То есть каждая пара чисел – точка, – перевёл Барб. – Начиная с (7,1) и так далее.

– Верно. Можешь построить мне график?

– Нет ничего проще.

– Ух ты! Мрак! – воскликнул Барб. – Как будто светитель Гемн вывернул всё наизнанку.

– Дай-ка мне на минуту мел, я подпишу график, чтобы тебе легче было разобраться, – сказал я.

Через несколько минут у нас получилось вот что:

– Линия соударений, – сказал я, – это просто множество всех точек, в которых бутылка и картофелина оказываются в одном месте, в котором их координаты равны. Любой теор, глядя на твой график, сразу поймёт, что в этой линии есть что-то особенное, даже если ничего не знает про физическую ситуацию – бутылку, картофелину и пол. До линии состояние системы развивается упорядоченно и предсказуемо. Затем происходит нечто исключительное. Траектория круто поворачивает. Точки теперь расположены чаще, значит, тела движутся медленнее, а следовательно, система потеряла энергию. Я не жду, что ты придёшь в бурный восторг, но, надеюсь, теперь тебе понятно, почему теоры, когда думают о физических системах, предпочитают конфигурационное пространство.

– Тут должно быть что-то ещё, – сказал Барб. – Мы могли бы изобразить то же самое куда проще.

– Этот способ и есть самый простой, – возразил я. – Он ближе к истине.

– Ты про Гилеин теорический мир? – спросил Барб полушёпотом и с таким сладким замиранием голоса, будто мы делаем что-то ужасно запретное.

– Я эдхарианец, что бы некоторые ни думали. И, естественно, мы стараемся выразить свои мысли самым простым, самым изящным способом. Во многих и даже почти во всех интересных для теоров случаях конфигурационное пространство светителя Гемна лучше, чем пространство светителя Леспера с координатами х, y и z, в котором ты до сих пор вынужден был работать.

Барб вдруг кое-что сообразил:

– У бутылки и картофелины по шесть чисел – шесть координат в Гемновом пространстве.

– Да, как правило, чтобы описать позицию, нужны шесть чисел.

– И спутнику на орбите тоже нужны шесть чисел!

– Да, параметры орбиты. Спутнику на орбите всегда нужно шестимерное Гемново пространство, какой бы координатной системой ты ни пользовался. Если ты берёшь лесперовы координаты, возникает проблема, на которую ты жаловался раньше…

– Иксы, игреки и зеты ничего толком не говорят!

– Да. Но если ты перейдёшь в другое шестимерное пространство, с другими шестью числами, всё проясняется, как сценарий бутылка – картофелина прояснился, едва мы построили график в нужном пространстве. Для спутников эти шесть чисел – эксцентриситет, наклонение орбиты, аргумент перицентра и ещё три, которыми я не буду пока забивать тебе голову. Если взять только первые два, эксцентриситет показывает тебе, стабильна ли орбита. Наклонение – полярная она или экваториальная. И так далее.

Кальк 3. Сложный протесизм

– Вот та схема с двумя квадратиками, которую мы все видели, – начал Крискан и нарисовал в пыли что-то примерно такое:

– Стрелка показывает, что объекты Гилеина теорического мира способны оказывать влияние на Арбскую причинно-следственную область, а она на них – нет. И если развернуть то, что люди подразумевают, рисуя эту схему, мы получим небольшой набор посылок, определяющий систему взглядов, которая зовётся протесизмом. Я знаю, что вам они прекрасно известны, но, с вашего позволения, кратко их перечислю, дабы убедиться, что мы начинаем с одного исходного места.

– Да, пожалуйста, – сказал я.

– Просим, – добавил Лио.

– Ладно. Первое допущение: сущности, которые изучает теорика, обладают бытием, независимым от человеческого восприятия, определений и умопостроений. Теоры не могут их создать. Только открыть. Второе допущение: человеческий разум способен воспринимать такие сущности, что и происходит, когда теоры их открывают.

– Пока мы согласны, – сказал я.

– Отлично. Теперь, если вы хотите пойти дальше простого повторения этих двух посылок, нужно представить отчёт о том, как человеческий разум получает знания о теорических сущностях, которые, согласно первой посылке, не являются пространственно-временными и не находятся в причинно-следственных отношениях с объектами известного нам космоса. На протяжении тысячелетий метатеорики, пытавшиеся дать такой отчёт, выдвигали различные аргументы. Например, Халикаарн вызвал яростные нападки протесистов утверждением, что у мозга есть для этого особый орган.

– Орган? Вроде железы? – спросил Лио.