Ана Пауча

Через некоторое время появляется негодующий священник. Он даже не в полном облачении, словно его в самый разгар священного ритуала вызвали из ризницы по неотложному делу. Словно ему сообщили об одержимой дьяволом или еще о чем-либо подобном. На нем белый стихать, но нет епитрахили, и он не успел навести стигматы на ладони рук. Но молитвенник при нем. Зная наизусть всего несколько молитв, никогда не угадаешь заранее, какая именно будет приличествовать в том или ином случае.

— Дочь моя, это вы спрашивали, где находится тюрьма?

— Да.

— Вас должны заключить туда?

Вот так вопрос! Ана Пауча смотрит на священника, не зная, что ответить.

— Если так, — продолжает священник, — я искренне убежден, что вы должны немедленно исповедаться. Ведь тюрьма все равно что ад: входя туда, нельзя быть уверенным, что выйдешь оттуда. Исповедайтесь и причаститесь. Это займет всего несколько минут. Знайте, дочь моя, если в вашем сердце живет бог, тюрьмы этого низменного мира переносить гораздо легче. Пойдемте со мной.

— Я не хочу исповедаться, — твердо говорит Ана Пауча. — Я пытаюсь узнать, где находится городская тюрьма, чтобы навестить там своего сына Хесуса Пауча, малыша. Я хочу повидать его в последний раз перед смертью.

— Он болен?

— Я говорю о своей смерти.

— Боже милостивый! Думать о смерти и отказаться от причастия! Это противоестественно! Я ни в чем вас не упрекаю, дочь моя, но вы бредите! Пойдемте со мной, пойдемте!

Он пытается взять ее за руку, касается ее лохмотьев, с досадой отдергивает мокрую руку и вытирает ее о сутану.

— Я же говорю вам, у меня нет времени. Я тороплюсь, я замерзла. Наверно, мне лучше спросить у какого-нибудь жандарма. Жандармы наверняка знают, где находится тюрьма. До свиданья.

— Погодите! Бог… в наше время больше не принуждают к богу… У меня есть кое-что для вас.

Он исчезает в церкви, откуда вырывается порыв ледяного ветра. Ана Пауча не в силах больше сдерживать дрожь. Остатки снега растаяли на ее одежде. Она промокла до нитки. Ей так нужно было бы погреться у огня. Или под солнцем ее родного края.

Ей хочется сбежать. Она недовольна тем, что ей навязывают доброго боженьку, когда она знать его не желает. Прекрасно чувствует себя без него. И не нуждается ни в чьей компании. Да еще такой компании! Бог, как говорят, слишком велик, а она слишком ничтожна, слишком мала.

Однако она не двигается с места. Кто знает, а вдруг священник узнает для нее адрес тюрьмы. Все-таки будет польза!

Священник возвращается, держа на руке пальто в шотландскую клетку.

— Возьмите, это вам. Одна дама-благотворительница на прошлой неделе передала его среди прочих вещей для бедных. Наденьте его. Вы совсем промокли, а тюрьма довольно далеко, в четырех километрах от города, к северу. Вам предстоит еще немалый путь.

Ана Пауча натягивает на себя пальто, слишком большое для нее. Теплое пальто для Севера. Она берет свои пожитки и уходит. Не сказав спасибо, опять не сказав спасибо.

Так где же он, этот Север, который всегда оказывается где-то в другом месте, как найти его в этом белом безмолвии, похоже, лишенном сторон света?

Она наугад бредет по улицам, одинаково окутанным снежной ватой, одинаково безлюдным. Ни одной живой души. Широкое и теплое пальто в шотландскую клетку по крайней мере прячет большую часть ее отрепьев, которые теперь прилипают к телу. У нее нелепый, странный вид — богатое пальто и жалкие нищенские пожитки. Ана-диковинная.

И вдруг словно кто-то сказал: остановите снег.

Хлопья начинают падать медленнее, реже, становятся ленивыми. Вихри утихают, белое пространство снова приобретает границы, очертания. У одинаково укутанных белым снегом деревьев и машин появляются конуры. Можно отличить дом от церкви, фасад от боковой стены. Можно различить некоторые шумы: звук воды, текущей из крана на крытом рынке, звуки падающего с крыш или ветвей снега. Из приоткрытого невидимой рукой окна радио объявляет о прямой передаче полуденной воскресной мессы сегодня, 17 декабря. Ана Пауча возвращается к действительности. Воскресенье. Вот причина, почему город пуст, отдан снегу. Да, сегодня будет нелегко отыскать потерянную дорогу на Север.

Сквер. Маленький. Много деревьев и скамей, занесенных толстым слоем снега. В центре памятник какой-то знаменитости.

Ана Пауча в растерянности останавливается, у нее уже нет больше сил. Она вся увешана целлофановыми мешками и картонными коробками — свирепыми стражами ее скупости, верными, бросающимися в глаза признаками ее бедности.

В сопровождении своих бонн и тетушек в сквере появляются дети, укутанные с головы до ног, в теплых шапках, в шерстяных костюмчиках. Они визжат, носятся, словно щенки, бросают — и все мимо — друг в друга снежками, изо рта у них, словно из маленьких труб, валит пар. Тетушки и бонны хотят во что бы то ни стало заставить их петь рождественские песнопения, ведь надо готовиться к приближающемуся Сочельнику. Тщетные усилия. Снег куда интереснее и новее, чем старые надоедливые песнопения.