Амундсен

«Поголовно всездесь считают, что по дальности полета ларсеновские аэропланы превосходят все прочие», — пишет Руал Амундсен Леону по прибытии в Нью-Йорк. В дополнение к самолету дальнего действия он совершенно неожиданно получает еще один «превосходный аэроплан, укомплектованный приборами и беспроволочным телеграфом и доставленный в Сиэтл фирмой «Кёртисс». Летные качества позволяют этому аппарату держаться в воздухе семь часов. Стало быть, один аэроплан оказывается лишним. «Посмотрим, может, найду покупателя. Если нет, отошлю его на родину, нашей армии». Поистине стремительное развитие — вчерашняя новинка завтра годится лишь для армейских тыловых частей.

Свой большой самолет — немецкий «юнкере», приобретенный через американского поставщика Ларсена (по происхождению датчанина), — Руал Амундсен намеревается за четыре дня с промежуточными посадками переправить с Восточного побережья в Сиэтл. Пилот и механик — американцы, сопровождающий — лейтенант Омдал, смельчак пассажир — Гораций Гаде (младший брат Хермана), а еще — сам Начальник. История этого перелета вскоре облетела весь мир на страницах газет.

Руал Амундсен оставил собственный рассказ, в письме к брату от 12 апреля, после благополучного возвращения в нью-йоркский «Ритц». В первый же день случилась беда: «В 1.30 пополудни приблизительно в 125 милях от Кливленда мотор — 3-й цилиндр — от перегрева захлебнулся, и вся шарманка застопорилась! Мы были на высоте ок. 6000 футов. Делать нечего — надо снижаться без мотора, высматривая подходящее место для посадки. Но для вынужденной посадки этот район совершенно не годился. Мы углядели один-единственный открытый участок, причем маленький. И кругами начали снижаться к нему. Все это заняло немного времени. Проскочив над дорогой, мы зацепили верхушку дерева и с размаху грохнулись на склон. Тяжелые резиновые колеса и прочные рессоры спружинили и вновь подбросили нас в воздух, должно быть, метров на десять; со скоростью миль 50 аппарат прошел по-над склоном, умудрился проскользнуть меж двумя здоровенными пнями и в конце концов ткнулся в третий, а поскольку мы еще были в воздухе, проделал полное сальто-мортале и рухнул наземь. Если бы не прочность фюзеляжа, мы бы наверняка разбились в лепешку. А так отделались синяками и шишками. И Гораций, и я ощущаем легкое онемение в груди и спине. Может, это возрастное».

И вот немолодой акробат сидит в «Ритце», ждет новый самолет. «"Элизабет" была полностью застрахована», — успокаивает он в письме «дядю Хокона».

«Элизабет». Значит, самолету успели дать имя, еще до крушения. В своей книге об Амундсене Одд Арнесен сообщает, что «окрестили» самолет на аэродроме компании «Кёртисс», разбив о фюзеляж бутылку шампанского. В таком случае можно предположить, что имена получили оба аэроплана разом. Ведь маленький «красивый» самолет был опять-таки подарком производителя самолетов Гленна Кёртисса [117]. Вполне естественно, что аэропланы были названы в честь одной женщины, поделив между собой ее имена; второй аппарат получил имя «Кристина».

По словам Одда Дала, экипажу «Мод» Начальник сказал, что имя, выведенное крупными буквами на фюзеляже кёртиссовского самолета, принадлежит старушке тетушке. Полярник весьма поднаторел в искусстве вводить окружающих в заблуждение. Никто из его людей знать не знал о женщине по имени Кристина Элизабет Беннетт. Но сама-то она, конечно, поймет, как поняла посвящение в день рождения. Полярный перелет совершится в ее честь. Полярник все еще надеялся, что в тот день, когда он принесет ей победные лавры, она выйдет из тени и потребует своего места в истории.

Во время вынужденной задержки в Нью-Йорке внимание неугомонного открывателя привлекает еще более мощный «юнкере». В портовой таможне стоят два таких самолета. Выложив две тысячи долларов, он бронирует один из них за собой, намереваясь использовать взамен некогда столь превосходного, а теперь совершенно испорченного ларсеновского аэроплана. Да, авиация развивается семимильными шагами. Имя он сохраняет; новый «юнкере» тоже зовется «Элизабет».

В итоге летчик садится на поезд. Время не ждет.

В начале мая Руал Амундсен наконец возвращается на экспедиционную базу, в Сиэтл. Вокруг него собирается и новый экипаж «Мод». Новый машинист, Сювертсен, оказывается «человеком выдающимся». А вот некоего Эриксена Начальник еще до своего возвращения — письмом — потребовал «немедля уволить. Его отношение к В. показывает, что он никуда не годится». Вистинг стал мерилом того, как члену экипажа должно себя вести. А значит, уважать следует не только Начальника; такого же почтения заслуживает и преданнейший из преданных — Оскар Вистинг.

На последнем этапе Начальник все же согласился нанять для д-ра Свердрупа научного ассистента. Спешным порядком в Сиэтл вызвали шведского магистра Финна Мальмгрена [118]. Тем самым наука получала компенсацию за летающих мастеров на все руки. Хотя полной уверенности не внушал никто. «Сию же минуту выгоню его, если начнет ставить условия», — пишет Начальник на родину, экспедиционному управляющему.