Амундсен

Экспедиция Бэрда явилась сюда, понятно, совершенно некстати, если не сказать невпопад. И Амундсен, и Элсуорт в общем-то знали о планах американского военного летчика. И все же норвежец, вероятно, чувствовал себя не лучше, чем капитан Скотт, услышавший, что конкурент высадился в Китовой бухте. Руал Амундсен замечает это сходство и старается использовать ситуацию с максимальной выгодой. Он сразу же признает за американцем право соперничать за Северный полюс. А тем самым оправдывает собственное поведение шестнадцатью годами раньше, в борьбе за другой полюс.

Да и Северный полюс теперь не тот, каким был прежде. Норвежец уже произвел эхолотирование и убедился, что все достойное открытия расположено по другую сторону, меж полюсом и мысом Барроу. А разве перелет над математической точкой можно сравнить с открытием нового континента?

Дирижабль «Норвегия» появился над сверкающими снегами Свалбарда ранним утром 7 мая 1926 года. Летательный аппарат имел форму сигары. И благополучный перелет из далекого Рима безусловно стал добрым предзнаменованием грядущей победы. Ловко и красиво дирижабль снизился и был зачален в своем исполинском ангаре.

Американцы развивают бурную деятельность. В ночь на 9 мая командор Бэрд и его пилот Флойд Беннетт стартуют и их «Фоккер» с лыжным шасси исчезает за северным горизонтом. На следующий день, около 16 часов, «Жозефина Форд» возвращается — с Северного полюса. Раньше, чем ожидалось. Руал Амундсен встречает американцев распростертыми объятиями.

По поводу соревновательных акций американцев обычно возникало много вопросов, не обойдется без них и на сей раз. Еще до конца мая один из кингсбейских знакомых Амундсена писал о Бэрде, что «здешний народ поговаривает, будто он сам толком не знает, где побывал». Даже для людей честных и добросовестных навигация над Ледовитым океаном была сложной задачей. Ориентиров нет, однообразная пустыня. Поэтому фактически все равно, где в точности побывал командор Бэрд.

В ожидании старта дирижабля в Ню-Олесунне начали обучать итальянцев ходьбе на лыжах. Руал Амундсен обязал всех участников перелета взять с собой лыжи. За три-четыре дня южанам предстояло овладеть искусством, в котором, по утверждению Фритьофа Нансена, надо упражняться с трех-четырехлетнего возраста. Тренером был лейтенант Бернт Балкен, который бегал на лыжах пятидесятикилометровку и принадлежал к особой «резервной команде» Рисер-Ларсена. Этот знаменитый впоследствии летчик взялся за безнадежное дело; Трюгве Гран, в свое время на протяжении целой зимовки обучавший людей капитана Скотта, и тот признал, что тезис Нансена отнюдь не голословен. Важнейшей задачей Балкена стало изготовление новых прочных лыж для «Жозефины Форд». На этих норвежских шасси американцы и выиграли воздушную гонку; казалось, норвежцы вообще чувствовали большую солидарность с американскими соперниками, чем с итальянскими партнерами. «Бедняги тоскуют по родному солнечному Неаполю», — безнадежно писал Балкен в своих мемуарах.

Первоначально полковник Нобиле предлагал совершить перелет с чисто итальянским экипажем. И после прибытия дирижабля колония южан насчитывала ни много ни мало двадцать три человека. После вылета из Рима в рисер-ларсеновских планах насчет переворота отнюдь не прибавилось трезвого реализма.

Окончательный состав экипажа определился лишь в день старта, 11 мая. Нужно было сбалансировать вес, компетентность, национальность, а также новые и давние обязательства. Численность — шестнадцать человек. Нобиле взял с собой пятерых специалистов: такелажника, техника и трех механиков. Метеорологом на борту был конечно же Финн Мальмгрен, невзирая на предостережения капитана Вистинга и свое шведское гражданство. Все, кто плавал на «Мод», обладали преимуществом. Верность — вот добродетель, которую полярник ценил превыше всего. Поэтому Оскар Вистинг, ветеран Южного полюса и Северо-Восточного прохода, занял место у руля высоты, тогда как на безотказного Оскара Омдала возложили почетную ответственность за один из моторов.

Но и высочайшая добродетель порой не лишена мелких изъянов. Радист Геннадий Олонкин ходил на «Мод» с 1918 года; только Вистинг плавал на службе у Начальника дольше его. Этот владеющий норвежским языком русский летел на «Норвегии» от самого Рима и успешно справлялся со своей работой. Как вдруг, наутро после прибытия в Кингсбей, ему сообщают, что он отстранен от работы, по причине «перенесенной им болезни уха». Русский не верит собственным ушам. Похоже, поголовно все не верят. Подводит Олонкина не слух, а национальность. Заменив русского норвежцем Фритьофом Стром-Юнсеном, который волею случая «временно работал» на кингсбейском радиотелеграфе, руководство экспедиции преследовало единственную цель: норвежцы не должны быть на борту в меньшинстве.

Олонкин славился нелюдимостью и молчаливой сдержанностью, и все же один из итальянцев видел слезы на его каменном лице. Семь лет он провел во льдах, на борту «Мод», а теперь, накануне последней решающей экспедиции, этот русский, это верное сердце, был отстранен. Всё ради Норвегии.