Амори

— Амори, — сказал господин д'Авриньи, когда вечером они оказались одни, — Амори, меня скоро не будет, и я вверяю ее вам. В несчастьи вы повзрослели; отстранившись от света, вы лучше поймете и людей, и их дела. Руководите Антуанеттой советами, наставляйте ее, будьте ей братом.

— Конечно, — порывисто заговорил Амори, — и очень преданным братом, уверяю вас. Да, мой дорогой опекун, я с удовольствием принимаю обязанности молодого отца, которые вы мне поручаете, и откажусь от них только в день, когда смогу ее подвести к мужу, любимому и достойному ее.

Как только разговор перешел на эту тему, Антуанетта сразу замолчала и погрустнела. Она смущенно опустила глаза, но доктор подхватил:

— Как раз перед вашим приездом мы говорили об этом, Амори, я был бы рад, если бы перед кончиной я узнал, что она живет в любви и счастье в доме супруга, равного ей. Давайте посмотрим, Амори, нет ли кого-нибудь достойного среди ваших друзей.

Теперь замолчал Амори.

XLV

— Так что же? — спросил господин д'Авриньи.

— Это очень серьезный вопрос, — сказал Амори. — Надо хорошо поразмыслить. Действительно, большинство молодых аристократов — мои товарищи.

— Назовите нам некоторых, — сказал доктор.

Амори вопросительно посмотрел на Антуанетту, но она упорно не поднимала глаз.

— Ну что ж, — заговорил Амори, вынужденный отвечать опекуну, — во-первых, Артур де Лансу.

— Да, — быстро сказал доктор, — он молод, элегантен, умен, он из хорошей семьи, у него прекрасное состояние.

— К несчастью, он не подходит Антуанетте. Это ветреник, гуляка, который стремится, что чрезвычайно смешно в девятнадцатом веке, заслужить репутацию Дон Жуана и Ловеласа. Это замечательные качества для безумцев и вертопрахов, как он, но слабая гарантия для счастья женщины.

Антуанетта вздохнула и поблагодарила Амори взглядом.

— Поговорим о другом, — сказал старик.

— Я бы предпочел Гастона де Сомервье, — продолжал Амори.

— Это подходит, — сказал доктор, — он также богат и знатен, как Артур де Ланси, и я слышал, что он серьезный, скромный и сдержанный человек.

— Если бы пришлось перечислять и остальные его качества, — заметил Амори, — пришлось бы добавить, что это глупец, но глупец со светским лоском. Попытайтесь нарушить его величественное молчание, затронуть его наигранное достоинство и вы обнаружите, уверяю вас, ничтожную и посредственную личность.

— Но разве вы не представляли мне человека по имени Леонс де Герину? — спросил старик.

— Да, сударь, — сказал Амори, краснея.

— Мне показалось, что у этого молодого человека блестящее будущее. Он уже государственный советник, не так ли?

— Да, но он не богат.

— Увы, да! — сказал господин д'Авриньи. — Но Антуанетта богата за двоих.

— Кроме того, — продолжал Амори с некоторой досадой, — говорят, что его отец играл какую-то не очень почетную роль в революции.

— В любом случае, — заметил старик, — это не может быть его отец, а его дед. Даже если это и верно, в наше время потомки не отвечают за ошибки своих предков. Итак, Амори, представьте этого молодого человека Антуанетте, при графе де Менжи, разумеется, и если он ей понравится…

— Ах, прости, — воскликнул Амори, — несколько месяцев отсутствия стерли это из моей памяти! Я забыл, что Леонс поклялся жить и умереть холостяком. Он одержим мономанией, и самые молодые и очаровательные, самые аристократичные красавицы из квартала Сен-Жермен отступили перед его диким нравом.

— Ну что ж, — сказал доктор, — а если мы вернемся к Филиппу Оврэ?

— Я вам говорила, дядя… — прервала Антуанетта.

— Пусть говорит Амори, дитя мое, — сказал господин д'Авриньи.

— Мой дорогой опекун, — заговорил Амори с видимым раздражением, — не спрашивайте меня об этом Филиппе Оврэ, я больше не хочу его видеть. Антуанетта принимала его, несмотря на мои советы, она может принимать его и теперь, если ей нравится. Но я не могу простить ему недостойную забывчивость.

— Кого он забыл? — спросил господин д'Авриньи.

— Он забыл Мадлен, сударь.

— Мадлен! — вскричали господин д'Авриньи и Антуанетта.

— Да, я скажу в двух словах, судите сами: он любил Мадлен, он сам говорил мне это, он умолял меня просить у вас для него руки Мадлен. Это было в тот самый день, когда вы согласились на наш брак. А сегодня он любит Антуанетту, как ранее любил Мадлен, как он, возможно, полюбит десяток других. Скажите, какое доверие можно питать к сердцу, меняющемуся так быстро и так основательно, забывая менее чем за год любовь, которую он называл вечной.

Услышав столь глубокое возмущение Амори, потрясенная Антуанетта склонила голову и замерла.

— Вы очень строги, Амори, — сказал господин д'Авриньи.

— Да, мне тоже так кажется, — робко заметила Антуанетта.

— Вы его защищаете, Антуанетта! — закричал Амори.

— Я защищаю нашу слабую человеческую природу, — заговорила девушка. — Амори, не все люди имеют вашу непреклонную душу и ваше незыблемое постоянство. Будьте снисходительны к слабостям, которых у вас нет.

— Это значит, — горько сказал Амори, — что Филипп снискал вашу милость… а Антуанетта…