Аметисты Серафимы Суок

В этот момент девочка представила свою маму. Мама – любимая, ласковая – заслонит от всех невзгод, прижмет к себе и никому не даст ее в обиду.

Зося мысленно разговаривала с мамой и верила, что та ее слышит.

– Чокнутая! – прокомментировал Шпыряков, тыкая пальцем в Зосю.

Одноклассники с ближайших парт закивали. Мол, да, водится за Сапожниковой такое.

После урока, стоя в туалете, Зося прикладывала к ране добытое в столовой бумажное полотенце.

Больше всего было жаль новых колготок. На месте удара образовалась дыра, петли неумолимо поползли вниз. Зашить так, чтобы шов остался скрытым юбкой, не получится. Это были ее единственные целые колготки.

Жаловаться некому. Для учителей она всегда «сама во всем виновата». Дома до нее никому нет дела. Немногочисленным подругам о таком не расскажешь – не поймут, да и не хочется выглядеть в их глазах пострадавшей, то бишь проигравшей.

Шпыряков даже ничего не заметил. Для него это был один из обычнейших эпизодов его школьной жизни. «А че такого? Она сама виновата! Не надо было ко мне садиться», – сказал бы Саня в свое оправдание, если бы кто-нибудь его об этом спросил. Чтобы за ним не закрепился обидный статус жениха Зоськи, Шпырь потом в красках рассказывал пацанам, как он вмазал Сапожниковой.

Случись подобное с любой другой девочкой, ее родители уже ломились бы в кабинет директора, требуя исключить обидчика из школы и разобраться с педагогами, допустившими столь вопиющее происшествие. С другими детьми такого и не случалось – по причине наличия у них нормальных семей, где защитят и поддержат, научат выходить из конфликтов.

У Зои Сапожниковой в семье никакой поддержки и близко не было. Хоть и не в детском доме, она росла сама по себе.

После смерти мамы отец Зои стал сильно выпивать. С работы его выгнали, с тех пор он нигде долго не задерживался. От прежнего финансового благополучия семьи не осталось и следа.

К восьми годам Зои ее отец пропил последние стоящие вещи. Часто в доме не было еды, родитель попросту забывал о том, что малолетнюю дочь необходимо кормить, а когда вспоминал, пытался накормить любыми оставшимися продуктами.

Однажды он налил ей стакан сливок. Жирных, холодных, из единственного уцелевшего стакана из красивого набора с журавлями, чудом оставшегося от той еще их прежней жизни. Хуже сливок было налитое в металлическую кружку из-под зубных щеток растительное масло.