Аметисты Серафимы Суок

Тем пыльным летом после выпускного, когда большинство вчерашних школьников догуливали свое уходящее детство, Зося зарабатывала на поездку в Петербург. Она раскладывала по почтовым ящикам рекламу и с этой целью зашла в дом, где жил Павел. Какого-то невнятного цвета растянутая футболка, бесформенные джинсы, из хвоста выбилась прядь и прилипла ко лбу.

«Видок как у чмошницы», – оценил Кисель.

На улице жара, а она по подъездам с макулатурой таскается. Павел тогда одарил ее снисходительным взглядом, не здороваясь, направился к лифту – пусть скажет спасибо, что не обматерил. А то достали мусор в почтовые ящики совать!

Сейчас, поди, такая же зачуханная, только старая (здесь Киселёв упускал из виду, что Зоя его ровесница).

Отправляясь на встречу с Сапожниковой, Кисель не удосужился попросить у Быстровой фото Зоси – не сомневался, что и так узнает одноклассницу.

Зою он узнал. Хоть и не сразу. Деловой костюм глубокого фисташкового цвета, персиковая помада, на шее лиловые бусы.

«Под цвет глаз», – подумал Павел.

Он никогда раньше не замечал, какого необычного цвета глаза у Зои. Никогда раньше Павел так пристально не разглядывал одноклассницу.

Хороша. Неожиданно.

«Что ж, молодец», – похвалил он про себя Зою.

Сапожникова даже не взглянула в его сторону, прошла с подносом и заняла столик у окна. Киселёв двинулся за ней и уверенно плюхнулся всем своим весом напротив. Он по инерции видел в Зое все ту же замухрышку и настроился вести себя с ней соответственно, разве что с поправкой на нынешний социальный статус обоих.

Хватило полминуты рядом с этой женщиной, чтобы Павел понял: для бывшей одноклассницы он никто. Этот ленивый с одолжением взгляд, неторопливый, как бы обреченный поворот в его сторону высоко поднятой головы, скупые слова.

Зоя не мельтешила, не суетилась и ничего не пыталась объяснить, не хвасталась достижениями, как это делали другие его одноклассники. У нее не было потребности производить впечатление.

Павлу оставалось только удивляться, куда исчезла та маленькая, плохо одетая девочка, перед которой каждый чувствовал свое превосходство.

Перед ним сидела исполненная собственного достоинства прекрасная леди. Она излучала волну, нет – цунами уверенности в себе; ее взгляд, надменный взгляд царевны, был направлен вдаль, сквозь него, будто бы его, Павла Киселёва, не существует.

Кажется, он ей что-то вякнул напоследок. Прошипел какие-то угрозы, и от этих своих угроз Киселёв еще отчетливее осознал собственное ничтожество.

Павел Киселёв никогда бы не вскрыл чужую квартиру, если бы не его отчаянное положение. Дело было даже не в потере салона. Деньги он заработает, на крайняк родители помогут. Его унизили. Какой-то чинуша решил, что с ним можно не считаться. Он, Павел Киселёв, ничто, пыль дорожная. Его даже заместитель этого Сафонова не принял. Сначала футболили по телефону, а когда он пришел в приемные часы, не пустили на порог.

Когда он все-таки прорвался на прием к Сафонову – по предварительной записи за месяц, – тот оборвал его на полуслове и выставил вон, настоятельно посоветовав о своем массажном салоне забыть.

– Сгною! – колотясь в злобе, пообещал сам себе Киселёв, живо представляя гибель Сафонова. – Посмотрим, кто из нас пыль. Все увидят! И Зоська тоже увидит! Ишь, королевой себя возомнила, рыло воротит! – Оцепенение после встречи с Сапожниковой схлынуло, оставив после себя неприятный осадок. Уязвленное самолюбие Киселёва жаждало возмездия.

Непрезентабельный вид дома Сапожниковой пролился елеем на мелочную душонку Киселёва.

«Леди в таких клоповниках не живут, – удовлетворенно отметил Павел. – Еще и на автобусах ездит!» – злорадствовал он, выслеживая Зою на своем «Нисане».

С тех пор как на двадцатилетие отец купил ему первый автомобиль, для Павла человечество разделилось на два лагеря: люди и нищеброды. Ко вторым он относил всех тех, кто пользуется общественным транспортом. Он, обладатель сначала «Хюндая», затем «Нисана», всегда чувствовал себя выше лузеров, перемещающихся на своих двоих.

Хрущевка с пропитанным кошачьими запахами подъездом, дверь – «консервная банка», названная так, потому что ее полотно можно вырезать обычным ножом.

«И это все, чего добилась Сапожникова?» – Кисель надменно скривил свои полные, женственные губы в снисходительной улыбке.

Замок оказался таким же дешевым, как дверь, и легко поддался отвертке.

Взору Киселёва предстал типичный бабушатник со старой мебелью и кучей распиханного по углам хлама; не спасал ситуацию и сделанный косметический ремонт.

Павел даже усомнился, ту ли квартиру он вскрыл. Может, второпях ошибся этажом?

Киселёв распахнул разболтанную дверцу лакированного шкафа. Его взгляд ухватил фисташкового цвета жакет – тот самый, в котором он видел Сапожникову в кафе.

– А гонору-то! – самодовольно хмыкнул домушник. – Зоська как была нищебродкой, так ею и осталась. Из грязи в грязи! – резюмировал Павел.

После полученной в кафе моральной оплеухи ему нестерпимо требовалось вернуть статус-кво, увидеть заносчивую одноклассницу, как и прежде, убогой и обездоленной.

Павел мстительно швырнул фисташковый жакет на пол.