Америка (reload game)

Чуть погодя в полуподвальную каморку с зарешеченным оконцем и голым топчаном, куда его заточили после инцидента, заглянул рыжеусый. Помимо жбана ледяной воды с чистой тряпицей (подлечиться) и шинелки (укрыться), тот принес еще растрепанную книжку без обложки (развлечься) и, безмолвно отдав честь, убыл. Расторопшин, вполне оценивший это проявление кавказской солидарности, полистал из интереса засаленные страницы и расхохотался беззвучным смехом: книга оказалась переводным любовным романом «Физиология женатого человека» Поль де Кока;[34] вот, значит, чем убивают время на дежурствах головорезы из соседней Конторы…

21

Столь чаемая им пауза меж тем странно затянулась – ей шел уже четвертый день. Коллеги, похоже, потеряли к нему всякий интерес – столь же внезапно, как и обрели; по всему выходило, что расследование их либо зашло в полный тупик, либо резко поменяло направление. Впрочем, выпускать его на волю никто и не думал – даже от наручников-то не освободили.

Кормежка здешняя, кстати, при всей ее скудности и однообразии, оставляла впечатление именно армейской, а не арестантской: копченая солонина со ржаными солдатскими сухарями, плюс чай. «А как бы насчет щец горяченьких похлебать, а?» – закинул он удочку на второй день, но рыжеусый лишь руками развел: «Никак невозможно: мы на том же сухпае сидим, что и вы», а потом, чуток помявшись, предложил: «Хотите чарку хлебного, ваше благородие – чисто для сугреву?» Водки ротмистру не хотелось совершенно, но отказываться тут было бы неправильно.

«На том же сухпае сидят», сталбыть... Что бы это значило, а?.. Захватившая его команда голубеньких (рыжеусый унтер, похоже, остался у них за старшего – офицер-немец после того первого допроса как сгинул) явно имеет жесткую инструкцию: прикинуться ветошью и, вплоть до особого распоряжения, носу из дому не высовывать. Ну а на то, что всё это затянется не на один день, никто тогда, в смысле припасов, не заложился – вот и кукуют теперь ребята в питерском городском доме будто на блокированной горцами заставе... Откуда вывод: расследование, что ведет «майор Иванов» со своей командой, столь же неофициально (чтоб не сказать – незаконно), как и его собственная миссия, и шифруются те прежде всего от своих – не говоря уж о полиции. Каковое обстоятельство, кстати, делает его личные перспективы «выйти отсюда своими ногами» вовсе уж туманными...

Случай проверить эти свои умозаключения представился Расторопшину тем же вечером, причем завязкой ко всему дальнейшему послужила как раз специфика тамошнего рациона. Известное дело: человек-то – он всё вытерпит, а вот животинка...

– Ваше благородие, разрешите обратиться! – принесший «ужин» рыжеусый явно ощущал себя не в своей тарелке. – Вы в собаках чего-нибудь понимаете? Чем их кормить, в смысле?

– От собаки зависит, – пожал плечами ротмистр, откладывая на угол своего топчана сочинение французского бытописателя (второе уже по счету, кстати). – Вообще-то собака ест всё, что и человек, но охотничья и сторожевая, к примеру, – это, брат, две большие разницы. Но ты как-то очень уж издаля заходишь, конспиратор!

– А это правда, что им копченое нельзя? Что от этого у них нюх пропадает?

– Ну, на некоторое время – да. Потом восстанавливается.

– Вот ведь холера... Правильно, стало быть, парень говорит: нельзя ей солонины...

– А у вас ничего кроме, – понимающе кивнул Расторопшин. – А на одних сухарях не протянешь, да и те уже на исходе?

– Ну, вроде того...

О! Стало быть, кроме меня тут содержат еще и псину, и о ней, похоже, заботятся поболее, чем обо мне...

– Вообще-то если собаке не прямо завтра-послезавтра работать по следу – переживет и копчености. Уж всяко лучше, чем морить ее голодом.

– Тут ведь вот какое дело... Парень говорит, будто собака его помнит сейчас запах следов одного... ну, неважно чей... и будет держать его в памяти еще пару-тройку дней – всего с неделю, стало быть. А вот ежели ей, даже на время, перебить нюх едой с отдушкой – черта с два она потом тот запах отличит от других.

– Собака, помнящая «запах следов» неделю?.. – недоверчиво наморщился ротмистр.

– Это особенная собака, ваше благородие, редкая заграничная порода. Называется по какому-то тамошнему святому...

– Не иначе как – гончая святого Губерта, бладхаунд?

– Точно! Она самая!

Ничего себе...

– Да вы, ребята, с жиру беситесь, как я погляжу! Это какие ж нынче бюджеты у вашей Конторы, если у вас ищейками – бладхаунды? Это, конечно, не тебе упрек, служивый...

– Так она и не наша вовсе, ваше благородие! Парень с собакой – особо важный охраняемый свидетель. Господин полковник даже пошутил, что свидетель-то как раз собака, а парень – уж так, за компанию.

Вот это любопытно: «майор Иванов»-то, оказывается, в полковничьем чине...

– Ладно, служивый, – хмыкнул ротмистр, заметив, что его собеседник продолжает чуть заметно переминаться с ноги на ногу, – давай, говори уже! Выкладывай свой совсем-совсем уже неофициальный вопрос. Чем могу – помогу.