Амальгама

В библиотеке было полным-полно карт, рабочих заметок, диаграмм с изображениями необычных машин, обрывков выкладок и каракулей на никому не понятных языках. Библиотекари скрупулезно переписывали листы кожи, чтобы уберечь их содержимое от потери или порчи, и составляли каталоги и списки перекрестных ссылок, пытаясь собрать целостную картину из этих на удивление разрозненных фрагментов. Время от времени, – объясняли они Заку, – кто-нибудь пополнял библиотеку очередной находкой – страницей или даже целой пачкой страниц, которых никто раньше не видел.

Бродя среди этой коллекции, не в силах устоять перед ароматом давным-давно погибших сусков, Зак испытал головокружительную смены взглядов. Мышление и письменность существовали с незапамятных времен, и здесь, прямо перед ним, лежали бесчисленные образцы человеческого труда. Настоящий водоворот исторических событий, миллион манящих обрывков подслушанных разговоров – все это было вытравлено на окружающих его кожаных листках. Зак ощущал присутствие тысяч предшествовавших ему поколений и понимал, что ему, возможно, удастся присоединиться к их громадному и амбициозному начинанию, проекту, охватывающему целые века, на которые он пока что мог взглянуть лишь краешком глаза.

Он умолял библиотекарей завербовать его здесь и сейчас, и они согласились сразу же, как только оправились от удивления, однако по-настоящему его преданностью овладели вовсе не они.

– Меня завербовали мертвецы, – сказал Зак. – Я не спешил пополнить их безмолвную компанию – во мне говорила насущная потребность разобраться в их мыслях и поступках, которые могли пережить своих владельцев, пронести их слова через века, и получить продолжение даже сейчас.

У Осколка не было связной истории, никаких свидетельств смены эпох, но Зак повсюду видел факты, которые говорили об изменениях. Перелистывая страницу за страницей, Зак видел, как язык, который он понимал, язык его современников, вбирал в себя любопытные новшества и модификации. Некоторые страницы были покрыты скорописью, которую – насколько могли судить его коллеги-библиотекари – не мог расшифровать ни один из ныне живущих.

Существовали истории, повествующие о рождении Осколка или распаде старого мира, но они, как и рассказы, распространявшиеся среди рабочих бригад, не сходились в деталях и создавали ощущение, будто пересказанные по много раз, они со временем накопили массу дополнений и опущений, прежде, чем, наконец, принять форму письменного текста. В некоторых даже говорилось о том, что катастрофа произошла несколько раз и уходила корнями в невообразимо далекое прошлое. Насколько же громадное, величественное зрелище должен был представлять собой этот мифический Прамир, если спустя тридцать шесть дроблений жизнь сохранилась даже на одной из оставшихся крупинок!

Для того, кто так часто пересекал Затишье, было непросто принять эти истории на веру – не говоря уже о том, чтобы решить, какая из них заслуживает доверия, – однако факт оставался фактом: вес со стороны гарма был направлен противоположно сардовому, и чем дальше ты отклонялся к одной из этих сторон света, тем сильнее проявлялось различие в весах. Если бы Осколок резко увеличился вдвое, то предположение о том, что его веса могло хватить, чтобы расколоть камни, оказывалось не таким уж абсурдным.

Однако проблемы на этом не заканчивались, поскольку далее следовал закономерный вопрос: каким образом прамиру удалось продержаться больше секунды, не развалившись на части? Наиболее разумный ответ, как казалось Заку, заключался в том, что на момент возникновения прамира веса были слабее, и набрали такую значительную силу лишь спустя какое-то время.

Во время смен в библиотеке он постоянно сталкивался с обрывками рассуждений на эти темы, но не находил ничего целостного, ничего убедительного. Мыслители прошлого оставили немало подсказок и догадок, но даже если у них когда-либо и было полное понимание истины, стоящей за этими тайнами, никаких записей об этом не сохранилось. В итоге Зак решил, что не смог бы провести всю оставшуюся жизнь за просеиванием этих листков в поисках очередного малоубедительного намека на то, что его рассуждения не были лишены оснований. Если веса диктовали историю Осколка и всех предшествующих ему миров, то именно вес и был той самой тайной, которую ему требовалось разгадать.

Вооружившись Картой весов, кое-какими чертежами древних инструментов и копиями немногочисленных уцелевших записей о методах и взглядах его предшественников, он покинул библиотеку и направился к нулевой линии, полный решимости раскрыть секреты веса и движения и найти простое объяснение тому, что разорвало мир на части.

Рои по-прежнему не понимала ветер.