Алый знак доблести. Рассказы

— Нет, ты именно такой! Уж не помню, когда я слыхала от тебя приличные слова. Ты только и стараешься грубить. Не знаю, что и думать. Не может быть… — тут в ее глазах промелькнуло, что она собирается поразить и припугнуть сына тягчайшим обвинением, — не может быть, чтобы ты пил!..

Келси презрительно фыркнул, видя такую нелепую выходку.

— Ты становишься просто-напросто старой гусыней!

Ей пришлось слегка улыбнуться, как смеется сквозь слезы ушибленный ребенок. Да, она не думала об этом всерьез. Она хотела только показать сыну, как она смотрит на его ужасающее душевное состояние.

— О да, конечно, я так не думаю, но мне сдается, что ты ведешь себя не лучше, чем пьяница. Мне хочется, Джордж, чтобы ты поступал иначе…

Теперь она была не такой холодной и строгой в своих поучениях, и Келси воспользовался случаем и попытался обратить все в шутку. Он рассмеялся над ее словами, но она покачала головой и продолжала:

— Да, я хочу, чтобы ты стал лучше. Не знаю, что из тебя получится, Джордж. Ты не думаешь о моих словах, словно это ветер в трубе. У тебя одна забота — уходить по вечерам. Я не могу затащить тебя ни в церковь, ни на молитвенное собрание; ты никуда со мной не ходишь, разве что уж нельзя отвертеться; ты ругаешься и раздражаешься бог знает как; ты никогда…

Сын прервал ее гневным жестом:

— Послушай-ка, а ты не думаешь о том, как я работаю?

Тогда она закончила свою проповедь на старый лад:

— Не пойму, что из тебя выйдет…

Затем надела свой чепец и шаль, подошла к нему и остановилась, выжидая. Своей позе она придала оттенок угрозы и непоколебимости. Джордж сделал вид, что погружен в газету. Маленькие щегольские часы на камине внезапно обнаружили свое присутствие, тикая громко и монотонно. Тогда она промолвила решительно:

— Ну, ты идешь?

Сын со злостью отбросил газету.

— Отчего ты не уйдешь и не оставишь меня в покое? — спросил он, почти выйдя из терпения. — Что ты мне надоедаешь? Можно подумать, что тебя подстерегают разбойники. Разве ты не можешь пойти одна или остаться дома? Тебе хочется идти, а мне нет, и ты все время стараешься меня вытащить. Ты же знаешь, что я не хочу…

И он закончил еще одним оскорбительным выпадом:

— Какое мне дело до этих старых пустозвонов! Мне тошно от них!

Мать отвернулась и отошла от него. А Джордж сидел насупившись. Потом он встал и поднял свою газету…

В этот вечер Джонс сообщил ему, что все остались настолько довольны вечеринкой у старика Бликера, что решили учредить клуб. Собрались в маленьком приветливом салуне и с превеликим энтузиазмом составили членский список. Поздно ночью старый Бликер был шумно избран президентом. До конца собрания он произносил речи, исполненные благодарности и удовлетворения. Келси вернулся домой ликуя. Он чувствовал, что, во всяком случае, может иметь истинных друзей. Установили членский взнос — один доллар каждую неделю.

Джордж был крайне увлечен. Много вечеров подряд он бодро проглатывал свой ужин, чтобы поскорее попасть в маленький веселый салун — обсуждать дела новой организации. Все участники были в полном восторге. В один из вечеров владелец салуна объявил, что готов принести в дар клубу половину арендной платы за весьма обширную комнату над его заведением. Это послужило поводом для великого ликования. Когда Келси, вернувшись домой, пытался подняться по лестнице, ноги у него сгибались, как китовый ус, а край каждой ступеньки как-то странно выдвигался вперед. На вопросы матери он только огрызался: «Да нигде я не был!» В других случаях он отвечал ей: «О, встретился кой с кем из друзей! А ты что подумала?»

В конце концов некоторые женщины из их дома пришли к выводу, что у старушки матери — необузданный сын. Они стали захаживать, чтобы выразить ей сочувствие. Часами они просиживали на кухне. А мать рассказывала им об остроумии, о способностях, о сердечности Джорджа.

XIII