Алые перья стрел

…И однажды сделал он кораблик —
Маленький, но будто настоящий.
Был фрегат отделан весь как чудо —
От бизани до бушпритной сетки…
Но однажды старый мастер умер,
И корабль остался у соседки…

Да, гитарист Алешка был так себе. Но голос его постепенно окреп. Ясный такой…

Что ж, она его не обижала,
Пыль сдувала, под стеклом держала,
Только ей ни разу не приснился
Голос шквала или скрип штурвала.
Что ей море, якоря и пушки?
Что ей синий ветер океана?..
Куковала хриплая кукушка,
По стеклу ходили тараканы…

Алешка вспомнил обшарпанные обои, пронафталиненный комод в темном углу, безголосую кукушку в старых часах, и от жалости к кораблику голос у него зазвенел:

Среди шляпок старых и затасканных,
Пыльных перьев и гнилого фетра
Как он жил там — парусная сказка,
Чайный клипер, сын морей и ветра?
Что он видел темными ночами,
Повернув бушприт к окну слепому?
Ветра ждал упрямо и отчаянно?
Или звал кого-нибудь на помощь?
Струны загудели, как штормовой такелаж.
И Алешка совсем уже не стеснялся.
И проснулись влажные зюйд-весты,
Закипели грозовые воды!
Сдвинули потоки домик с места,
Унесли кораблик на свободу!..
…Он уплыл по золотым рассветам,
По большим закатам ярко-красным…
…Пусть его хранит капризный ветер
На пути далеком и опасном…

Алешка прижал струны ладонью.

— Вот… Это пока всё. Конца я еще не придумал.

Хранитель посидел, подумал несколько секунд.

— Что ж, Алеша… Конца ты еще и не знаешь. Допишешь его после… Больше спорить не будем, клипер твой.

Алешка молчал смущенно и обрадованно.

Хранитель выключил плитку, достал кружки, пачку сухарей.

— Давай поужинаем. Потом укладывайся. Переночуешь, а завтра на вокзал.

— Но я могу опоздать домой!

— С таким билетом, как у тебя, не опоздаешь. Садись к столу.

— А… клипер? Он где?

— Будет и клипер. А пока угощайся… Сухари — из трюма бригантины «Королевская лань», знаменитой…

Пока Алешка глотал чай и хрустел сухарями, Хранитель принес подушку и черную морскую шинель.

— Это тебе вместо одеяла.

— Спасибо…

— Ложись.

Не раздеваясь, Алешка устроился на диванчике. Хранитель ушел снова и тут же вернулся с моделью клипера. Поставил кораблик на край стола. Алешка благодарно улыбнулся.

— Послушай, Алеша, — вдруг сказал Хранитель, — а ты уверен, что у Маши ему будет лучше, чем в музее? Здесь он среди кораблей. Свой среди своих. А там… Она будет его любить?

— Будет!

— Ну, спи… — Хранитель выключил лампу.

В темноте Алешка спросил:

— А что это гремит иногда? Где-то далеко?

В самом деле иногда раздавался раскатистый металлический гул.

— А! Это якорные цепи. Судно приходит в гавань, отдает якорь, а цепь гремит на брашпиле… Спи.

Утром Алешку разбудил яркий луч. Сквозь небольшое оконце у потолка он пробивался в «каюту», отражался от корабельных часов (на них была половина одиннадцатого — вот это поспал!), падал Алешке на лицо и на батистовые паруса клипера.

Алешка откинул морскую шинель. Сел. Улыбнулся клиперу. Сунул ноги в кроссовки, подошел к столу. Рядом с моделью лежали Зеленый билет и записка с крупными буквами:

Доброе утро!

Вокзал недалеко —

в двух кварталах от площади с башнями.

Площадь — у моря.

Море — рядом.

Желаю удачи.

— Спасибо… — шепотом сказал Алешка.

Кроме всего прочего он увидел на столе большую кружку, накрытую краюхой. В кружке оказалось молоко. Алешка выпил его залпом, а хлеб дожевывал уже на улице.

Море и правда виднелось в конце причудливой, с лесенками и фонтанами, улицы.

Держа кораблик у груди, Алешка заспешил к этой удивительной, вспыхивающей белыми гребешками синеве. От встречного воздуха растрепались волосы, затрепетали паруса.

Покрытая плитами площадь с легким наклоном уходила в море. Волны набегали, далеко раскатывались по плитам, пена застревала среди стеблей травы, растущей из щелей.