– А ты-то хоть что-то от него взяла? Видела нашу альтернативу? Может, кусок хотя бы.
– Не помню. По-моему, нет. Хотя… – Майя поворачивает голову к птице у себя на плече. – Кажется, я видела тебя.
Ворона не то чихает (?), не то фыркает:
– Ты не могла: он ничего обо мне не знал. С чего ты взяла, что это был я?
Майя на секунду останавливается.
– Я просто… Знаю, что это был ты. – Голову понемногу сдавливает, Майя потирает лоб, потом касается вороны кончиками пальцев. – Сейчас ты… Такой, среднего роста, и рубашка оранжевая. И джинсы… У вас так ярко одеваются?
Ворона Марк таращится на нее во все глаза:
– Ты видишь меня сейчас в моей альтернативе?
– Да нет. – Майя отворачивается и продолжает движение. – Это просто… такие клочки. Как что-то по химии из средней школы иногда в голове всплывает. У тебя была химия?
Ей это совершенно не интересно. Но надо что-то говорить. Надо не прекращать говорить, чтобы не начать думать. Они уже совсем близко к березкам. К Давиду.
– У нас была выборочно: по результатам ИИ-оценки кому-то ставили химию, кому-то физику, кому еще что. До сих пор не понимаю, почему мне досталась химия. Никакой склонности к ней не испытывала. А если по-честному – ненавижу химию, но ИИ не врет, нейросеть не ошибается, так что…
Пять шагов до Давида. Он стоит к ним спиной, похоже, прислонившись к стволу. В его фигуре Майе чудится что-то странное, что-то чужое.
– Нейросеть? – не понимает ворона Марк, гласные ей почти не даются.
– Сеть нейронная, – машинально бормочет Майя. – Разумная. Искусственный интеллект. У тебя есть нейронная сеть?
Это разве его куртка? И цвет волос…
– У меня лично? – уточняет птица.
– Нет, у…
Они огибают березку, и Майя замирает на месте.
Это не Давид. Прислонившись спиной к березке, перед ней стоит Эль Греко.
Она поворачивается кругом – резким, дерганым движением, отчего ворона Марк чиркает когтями по ее плечу и, протестующе хлопая крыльями, перелетает на ближайшую ветку березы, – и тогда видит его.
Давид лежит в трех метрах, на боку, подтянув ноги к животу. Видимых повреждений нет, но Майе и не нужно их видеть. Она уже знает.
Она медленно переводит взгляд на Эль Греко, и тот качает головой:
– Нет-нет, вот уж я ни при чем, – он не акцентирует местоимение, конечно же нет, с чего бы, это ей показалось. – Сердечный приступ, полагаю. Трагично, но тривиально. Тяжелые физические тренировки на массу без должного внимания к восстановлению…
Перестав слушать, Майя подходит к Давиду, опускается на колено, кладет ладонь ему на щеку. Опять.
– Думаю, ты можешь больше не пытаться, – спустя минуту голос Эль Греко все же прорезается в ее мыслях.
– Что?
– Ты все пытаешься их спасти: скачешь по альтернативам, как курица с оторванной головой… А ведь это не пустяковое дело. С каждым таким прыжком без четкой цели, на которой зафиксировано внимание, ты рискуешь оказаться в каком-нибудь очень, очень плохом месте, откуда уже не будет выхода. Вон, спроси хоть у Марка.
Ворона на ветке переступает лапами, поворачиваясь, и на секунду застывает – наверное, таращит на Эль Греко блестящие черные глаза, – а потом выкаркивает:
– Да пошел ты, Йорам.
Эль Греко у нее за спиной посмеивается.
– Он что, обязательно должен умереть? – Майя продолжает смотреть на Давида. – Степан. Даймё. Они должны умирать в каждой альтернативе? Это судьба?
– Не думаю, – отвечает Эль Греко. – Но, честно говоря, не знаю. Не исключено, что даже при условии беспредельного количества вариаций распределение вероятностей для некоторых событий в нашей Вселенной отлично от нормального – если вы понимаете, о чем я. Возможно, даже в бесконечном множестве альтернатив кому-то все-таки приходится умирать чаще. С другой стороны, тебя должно утешать то, что в любом случае остается еще бесконечное число вариантов, в которых они живут и здравствуют. Прямо сейчас. Как и бесконечное число вариантов, в которых они никогда не рождались. Как и бесконечное число вариантов, где…
– КАР-КАР-КАР-КАР-КАР.
Это больше не попытка артикулировать по-человечески, а совершенно нормальный вороний ор – хриплый, резкий, наглый и очень громкий. Заглушив речь Эль Греко, ворона Марк демонстративно поворачивается к нему задом, слетает с ветки и приземляется рядом с Майей.
Из-за отвернувшейся полы куртки Давида торчит уголок бумаги. Это те несколько листков, что он забрал из кабинета даймё. Майя осторожно вытягивает их, пробегает глазами – какая-то финансовая информация. Обманывал ли Давид? Или бумаги стали другими во время Майиных прыжков? Теперь этого не узнать.
Она со смутным удивлением понимает, что на самом деле теперь это и не важно.
– Между прочим, в той альтернативе, в которой вы встретились – и во многих-многих соседних – они с этим ненормальным типом, Нефедовым, поставляли к вам в молл орто, – Эль Греко адресует свои слова куда-то в небо. – Фриктаун. Идеальное место для сбыта таких вещей. Возможно, твой брат – на их совести. Возможно, от этого тебе станет легче.
– В этом мире это уже неправда, – глухо отвечает Майя – она не удивлена, и не легче ей ничуть.