Алтарь Отечества. Альманах. Том I

Прикрывшись берегом реки Лиски в трёхстах метрах от нас, молодые, бесстрашные ребята открыли огонь по приближающимся немецким танкам, которые потом развернулись по фронту и пошли на нас в атаку. У нас же были только винтовки, мы оказались под шквальным огнём танков и автоматчиков. Пройдя берегом спасительной речки по пшенице перевалили через высотку и вышли из-под обстрела.

Вечером подошли к Дону, переправились на другой берег под ливневым огнём. Здесь я был ранен в ногу и, касательно, в голову. Добравшись уже до восточного берега, я снова получил ранение, на это раз тяжёлое, и потерял сознание.

Очнувшись где-то в полночь, не мог сразу сообразить, где я и что со мной. Понял только, что дела серьёзнее, чем предполагал: подобрал перебитую руку с мелкооскольчатым переломом; рана была в боку и на ноге; кровь от ранения струилась по щеке и шее, капала на грудь. Багровые капли застыли, кое-где на одежде уже и высохли. В таком вот виде и состоянии собрался с силами, рискнул пойти ночью под артобстрелом на восток. К утру был подобран зенитчиками Отдельного Зенитного Артиллерийского Дивизиона (ОЗАД) № 1088.

Александр Петрович надолго замолчал, находясь во власти тяжёлых воспоминаний.

– Что было дальше? – Не выдержав длительной паузы, уточнила я.

– Дальше? – Операции. Четыре с половиной месяца находился в эвакуационном госпитале в городе Магнитогорске: туловище и рука были в гипсе. У раненых эта повязка называлась «самолёт». В итоге был признан негодным к строевой службе.

Александр Петрович приумолк. Перебирал в памяти события, словно чётки, припоминая, всё ли рассказал, не пропустил ли что важное, интересное для ребятишек.

Очнувшись, «возвратившись за стол», он придвинул чашку с давно остывшим чаем, хлебнул и продолжил:

– Хочу рассказать об одном эпизоде героизма, которому был свидетелем.

В один из августовских дней немецкие самолёты стали беспорядочно сбрасывать бомбы, нарушив строй своей «карусели». Я заметил, как два наших истребителя пикируют сквозь этот чёткий строй двадцати пяти немецких самолётов вверх-вниз и строчат из пушек и пулемётов. Один сбитый ими «Юнкерс» упал рядом с нами. Как и чем кончился бой, не знаю, они удалились за холмы.

После лечения в военных госпиталях, я приступил к мирной жизни. Через сорок лет узнал, что просил пристрелить меня после тяжёлого ранения.

– Как? Почему? – В один голос спросили мы.

– На встрече со своими однополчанами в Совете ветеранов дивизии его председатель, полковник КУРОПАТКОВ Евгений Петрович, рассказал о том, что я просил меня пристрелить. Боль была невыносимой. Просто находился в ступоре, как говорят сегодня. Не помню, нет, не помню этого эпизода. Точно помню, что боялся в плен попасть. В ту пору мне ещё не было и девятнадцати. Этого момента в своей жизни я, находясь в шоковом состоянии, не помню, а, вот, соседа своего, который также просил его пристрелить, хорошо помню: старший сержант Иван КАЛИСТРАТОВ.

Александр Петрович тяжело вздохнул, умолк, засобирался домой.

Полковник Веселовский – весь во власти огненных событий более чем шестидесяти пятилетней давности…

Стало ясно: ни о чём больше спрашивать его не следует. Ему надо дать время отойти от прошлого, возвратиться в «сегодня».

Декабрь 2005 – октябрь 2007

Калина

Светлой памяти бабушки Евдокии Кузьминичны Веселовской – Солдатской вдове