Алтарь Отечества. Альманах. Том 3

Вчерашние бойцы перешли границу в районе Чехословакии. Путь держали на Чоп, Мукачево, Черновцы. А вот уже и Бричанские поля… Им же надо в Фалешты. Не так далеко, но ещё топать и топать.

После жаркого июньского полудня солдаты с вещмешками и перекинутыми ботинками через плечо, добрели до села Шофрынканы. В руках держали винтовки. Решив передохнуть, остановились попить, а если удастся, то, может, и перекусить. Без сомнения, их впустят в любой двор. На груди каждого сверкали медали, ордена. Победители!.. Дальше передвигаться у них сил уже не было, хотелось спать, во рту пересохло: язык прилипал к нёбу.

Зашли во двор, который был ближе к краю села. Это было хозяйство семьи Богдановичей. Правда, хозяйством в принятом смысле слова, с натяжкой можно было назвать: всюду сквозило разорение.

С радостными криками солдатиков приглашали зайти вглубь двора:

– Заходьте, заходьте! Бине аць венит (молд. – Добро пожаловать)!

Глиняная, низенькая печка, приосанившись одним бочком к засохшей яблоньке, другим – примостившись на большие округлые камни, трубой тянулась сквозь густую, кудрявую листву. Печка дымилась. Что-то булькало. Готовился немудрёный по тому времени не то обед, не то ужин.

Хозяйка, освещённая золотыми лучами заходящего солнца, красивая, чернобровая молодица Докия, родом из села Шапте-Бань. Моя тётя, старшая мамина сестра, которая к концу войны вышла замуж в это село за гарного хлопца Николая, хлопотала у стола, доставала что Бог послал, накрывала стол. Появились лук, кусочек брынзы, мамалыга, от которой исходил густой, дразнящий пар. Докия взяла льняную нитку, ловко поддела янтарного цвета мамалыгу и нарезала ровнёхенькими ломтиками.

Посыпались вопросы, негодование в адрес катов и палачей. Солдаты охотно отвечали на расспросы сельчан, которые тут же заполонили весь двор.

– Ну, шо, хлопцы, добили гадину?! Ой, як добрэ, шо закончилась война!

– А на яким фронте вы воевали? А не встречали, часом, моего Фтения?.. А Василя не бачила?… А Петра…

– Сынки, а мого Виктораша не встречала на фронти? Ой, як же я свою кровиночку чикаю! День и ничь, ничь и день… – Встряв с извинением в общий хор расспросов, смахнув набежавшую слезу, задала свой вопрос дрожащим голосом и бабушка Графена. На мужа пришла похоронка. Ждёт она единственного сына, а вестей никаких нет. Молодая ещё женщина. А горе превратило её в старуху.

Мужики крутили цигарки из выращенного в сельском огороде тютюна, наполняя их табачной лапшой, приправляя тонкой лапшой нарезного душистого листа грецкого ореха. Или заворачивали её в лоскуточки, взятой Бог весть откуда газетки. А чаще «махорку» закручивали в расправленный на ладони лист высушенного длинного листа кукурузы. Получалось что-то, вроде сигары. Этим угостили и заглянувших к ним героев. По двору разносился густой кашель…

Лица сельчан светились радостью оттого, что хоть эти мальчики остались живы, пройдя через все перипетии войны. То-то обрадуются родители, а невесты-то, невесты… Ждут – не дождутся! Жизнь не остановилась на месте, она продолжается вопреки вселенскому горю. Любовь, пройдя через любые испытания, живёт. Жизнь на Земле должна продолжаться.

Рядом, под раскидистым грецким орехом, стояли штыками вверх винтовки: их фронтовики прислонили к срубу колодца перед тем, как присесть на землю. Пока мужики за столом вели разговоры, Докия подошла, потрогала одно из них, повертела. Решила заглянуть внутрь ствола. Разбирало любопытство: откуда вылетает пуля-смерть?

Все увлечены разговорами, не обращают внимания на Докию. Молодая женщина покрутила винтовку туда-сюда, приподняла её перед собой, восторженно подумала:

– Ой, как хорошо, что Коля не дорос для войны! Какое счастье, что мы поженились!

На мгновение она перенеслась в день их скромной свадьбы. Нищета… Одна любовь и счастливые глаза за пустым, считай, столом. Да надежда на будущее! Она вспомнила, как Коля впервые подошёл к ней на танцах. Танцы – жок на площади в центре молдавских сёл в православные праздники, когда разрешалось танцевать. Тогда только и смели подойти парни к девушкам для знакомства!..

– Вот уже и наш первенец появился, – продолжает вспоминать Докица. – Ему уже полмесяца! – Она мечтательно закрыла глаза… замерла. – Митенька никогда не будет знать, что такое война. Никогда! Сыночек наш выраст… – В это мгновенье палец коснулся курка, скользнул, непроизвольно нажал… – Аааааа-ай!.. – Пронзительно зазвенело и опрокинулось на головы собравшихся, слилось с выстрелом! Словно в поднебесье встревожено-резко вскрикнула птица.

На долю секунды повисла гробовая тишина. Как будто звук тонкой паутиной упал на лесные кусты, не шелохнётся… потом и вовсе оборвался.

Затем людская толпа, враз притихшая, оттого казавшаяся неживой массой, зашевелилась, ожила, забурлила и издала одновременно дикий, душераздирающий крик. Перепуганные односельчане стали метаться в разные стороны. Женщины истошно заголосили.

– Докия, Докия-а-а-а! Очнись, что с тобой?! Доки-и-я!.. Открой глаза!..