Альпийский синдром

– Как теперь? Будем учить французский. Станем побираться – как Киса Воробьянинов: «Месье, же не манж па сис жур…» Ну-ка, изобрази! Чего уж тут, привыкать надо.

– Смеетесь, да? Как будем домой ездить?

– Зачем домой? Найди какую-нибудь молодицу в Приозерске и…

– Уже нашел. Только не успел сладить. Если бы не кувырнулись тогда на «семерке», было бы у нас с ней короткое замыкание…

– Короткое замыкание? Ах ты плут! – шутливо потрепал я водителя по загривку. – Жена как же?

– А что с ней станется, с женой? – хихикнул тот, и я вдруг подумал, что совершенно не знаю этого человека: кто он, что он, чем дышит? – Жена – это вчера, а молодуха – сегодня… Как говорится, для разнообразия жизни…

Похохатывая, Игорек рванул к умывальнику, тотчас вернулся, хлопнул плохо подогнанной дверцей автомобиля и со второго поворота ключа завел двигатель. Скрипя убитыми амортизаторами и покачиваясь, будто в лодке, мы выкатились со двора и повернули к маслозаводу.

Мирошника я застал в его рабочем кабинете. Подперев щеку кулаком, Василий Александрович следил за полосой факсовой бумаги, с негромким потрескиванием выползающей из аппарата. Подав вялую ладонь, он кивком указал на выползший завиток бумаги и, без тени улыбки на лице, пояснил со вздохом:

– Лёпик забавляется. Уже рулон на исходе…

Всмотревшись, я увидел изображение стодолларовой купюры, лезущее и лезущее, будто в насмешку, из перегревшегося факса.

– Скажите, пусть вышлет оригинал, – посоветовал я, играя желваками, чтобы не рассмеяться.

– Если бы! От него дождешься. – Мирошник со вздохом выдернул из розетки шнур питания. – Уже внуки у него, а ума не нажил: столько бумаги перевел!

Рядом с факсом затрезвонил телефонный аппарат.

– Але-о? – поднял трубку Мирошник и тотчас заморгал мне, задвигал в мимической гримасе губами, а звонившему сообщил: – Получил. И что? А то, что рядом прокурор, составляет на тебя протокол о незаконных валютных операциях. А ты как думал? Гонишь по факсу «зелень»… Он тебе разъяснит сейчас, что почем…

Мирошник передал мне трубку, но я и слова не успел молвить, как на том конце провода заклекотал смешливый голос Ковтуна:

– О-хо-хо, Николаевич! С выходом! Как здоровьице? Супруга здорова? А у меня несчастье: индюка велосипедом задавило. Так я его мигом в печь. С горчичкой запек, корочка хрустит! Пока вы меня не посадили, надо спасать птицу, а то непричастные налетят и сожрут. Приезжайте! Да, прямо сейчас! Василий знает куда…

Я положил трубку и вопрошающе посмотрел на Мирошника.

– А что? В самом деле, индюк, – сказал тот и цыкнул золотым зубом. – И печь имеется. И корочка – пальчики оближешь. Поехали? Это недалеко. По дороге поговорим. Амортизаторы? Будут амортизаторы. Я все, что надо, на свою служебную выпишу, а вы установите. Прямо завтра выпишу. Тем более что дельце небольшое к вам есть…

«Дельце? Что за дельце? – невольно насторожился я. – Как же быстро пришла пора расплачиваться за оказанную мне помощь!..»

Домой я приехал ближе к полуночи. Стараясь держаться уверенно и не дышать в сторону Даши, проковылял в спальню, кое-как разделся, повалился на кровать и тотчас забылся тяжким хмельным сном…

23. Жертва обстоятельств

Утром я обнаружил Дашу спящей в кабинете на диване. Хотелось пить, я босиком выскользнул на кухню, припал к кувшину с колодезной водой, – и тут настоянный пряный запах шибанул в ноздри и вызвал рвотный спазм. На столе высовывалось из промасленной упаковочной бумаги индюшачье бедро в золотушно-коричневой корочке, огромное, как лапа птеродактиля.

– Какого черта?! – просипел я, отхлебывая из спасительного кувшина. – Индюк! Только индюка мне недоставало!

Индюшачье бедро всучил мне на прощание Лёпик. Помнится, липучий гад пилил остатки тушки огромным тесаком, осклабившись и приговаривая: «Угощение – пальчики оближешь! То-то супруга будет рада! То-то рада!..»

За спиной почудилось движение, летучее, как струя воздуха: Даша! Я и не хотел – вжал голову в плечи, но оборачиваться не торопился: лихорадочно прикидывал, что сказать, как оправдаться?

– Что, Дашенька? – отважился наконец я – обернулся и с благостным невинным видом посмотрел жене в глаза.

– Первый день на работе? – со злой горечью сказала она. – После всего, что произошло? Ничего не боишься, да? Думаешь, взял Бога за бороду? Как не страшно, Женя, как не совестно?! Надеялась, Соколец научил чему-то…

– А вот, Дашенька, индюк… Посмотри, прямо из печи… То есть вчера – из печи… А мне пора собираться, сейчас Игорек придет…

Я попытался выскользнуть из кухни, но спастись бегством не удалось: Даша поймала меня за локоть, втолкнула обратно и, приблизив лицо, стала чеканить – за словом слово, жестко и неотступно:

– Женя, ты меня слышишь? Услышь меня! Я поддержала назначение в Приозерск. Но после что-то изменилось. В тебе изменилось. Залетел высоко? А если снова закончится кюветом, но теперь уже безвозвратно? Ты видел на том месте памятник? Там человек разбился! А тебя Бог уберег – за что-то. Но так будет не всегда. Второй раз можешь не пережить. Женя?!.