Альпийская крепость

Берн встретил их ранней оттепелью, сдерживаемой холодным ветром, прорывающимся их глубин Швейцарских Альп. Руины городских кварталов, налеты бомбардировщиков и воздушные бои; госпитальные эшелоны и эшелоны с новобранцами, отправляющимися на фронт — которыми, как убедилась вчера во время вечерней прогулки Софи, были забиты все подъездные пути венского железнодорожного вокзала, — все это осталось где-то вдали, за горными перевалами.

Чувство, с которым Софи ступила на швейцарскую землю, можно было сравнить разве что с чувством бедуина, проведшего множество дней в безжизненной пустыни и теперь неожиданно оказавшегося посреди плодородного оазиса, о существовании которого даже не догадывался.

Этот оазис мира больно ранил всякого, кто прорывался сюда из агонизирующей Германии, образцом того, как даже маленькое, по существу беззащитное, государство, «затесавшееся» между враждующими империями, способно не только элементарно выживать посреди огневища мировой войны, но благоустраиваться, развиваться, оставаясь убежищем и примером для множества из тех, кто еще вчера презрительно взирал на нее с высоты своей имперской гордыни.

— А ведь значительную часть жителей этой страны составляют германцы, — с плохо скрываемой враждой произнес Гебхардт, когда в машине германского посольства они въезжали в Берн. Он сидел рядом с молчаливым грузными водителем, наверняка из бывших парашютистов генерала Штудента, и до сих пор угрюмо молчал. Но сейчас его все-таки прорвало. — Причем все они делают вид, что судьба исторической родины их попросту не интересует.

— Не забывайте, что германцы живут здесь не одни, — нарушил обет молчания водитель. — Остальные жители и так воспринимают их, как своих потенциальных врагов, которые только и ждут, когда германские войска вторгнутся в благословенную Богом, мирную Швейцарию, чтобы тут же превратиться в охранников концлагерей, гестаповцев и всех прочих.

— И мы должны мириться с тем, что в соседнем государстве эсэсовцами запугивают маленьких детей! — не сдержался Геб-хардт.

— Как бы там ни было, — завершил свою «реплику из-за кулис» водитель, назвавшийся Шмидтом, — сейчас германские швейцарцы стараются держаться в тени, не то что в сороковом или в сорок первом, когда многие сами готовы были облачаться в форму штурмовиков и эсэс.

— Еще в начале войны я убеждал фюрера ввести войска в Швейцарию, — выпалил Гербхардт, едва дождавшись конца этой реплики. — Мы тогда находились в его летней резиденции «Берг-хоф», все были возбуждены, все пребывали под впечатлением от недавнего присоединения Австрии, и я говорил фюреру: «Теперь — Швейцария. Да, ей можно предоставить автономию на правах свободной земли рейха, но ввести войска следует немедленно, пока Европа не опомнилась. Только так, и во имя рейха!».

Поскольку речь зашла о явной промашке Гитлера, Шмидт и водитель благоразумно промолчали.

«Вот тебе и ответ на то, — сказала себе Софи, — кто таков Гебхардт на самом деле: медик, случайно оказавшийся в СС, или эсэсовец, случайно оказавшийся в медицине? Вспомни, сколько раз тебе приходилось в кроваво-террорном 37-м году отвечать на подобные вопросы там, в СССР, всякий раз вставая перед дилеммой: «Так все-таки, это журналист, учитель, писатель, случайно оказавшийся в рядах коммунистов?! Или же коммунист, случайно оказавшийся в рядах людей этих благородных профессий?».

К сожалению, ни возле одного из старинных отелей, мимо которых они проезжали, машину свою Шмидт так и не остановил. Они выехали за город и, немного пропетляв по серпантину, ока-запись у трехэтажного, охваченного двумя большими флигелями «Горного приюта».

— А почему нас поселяют не в отеле «Империал», — успела спросить Софи, прежде чем оставить машину, — как было обусловлено?

— Только сегодня решено было перевести вас в «Горный приют», — ответил водитель.

— Причем перевели только нашу делегацию?

— Только вашу. По просьбе наших американских коллег.

— С этого надо было и начинать, Шмидт-Мюллер вы наш, — упрекнула Софи. — А не темнить почем зря.

— Да-да, господа, да… — встретил их в просторном, окаймленном горными пейзажами полотен фойе сам хозяин этого заведения — вальяжный добряк, несуразно бесформенный, затянутый в плотный жилетообразный корсет какой-то аляповатой раскраски, — вокруг все еще полыхает война, мир все еще погружается в тьму руин, но ведь, освященная всеми религиями мира Швейцария, слава Богу, не воюет. Поэтому, где всяк ищущий покоя может обрести его, как не в Швейцарии? А куда всяк добравшемуся до вожделенной Швейцарии податься, как не в «Горный приют» старого сербо-итальянца Ангела Боша из Триеста?

— Уверена, что не так уж и часто в вашем «приюте» поселяются дамы из высшего общества, — сказала Софи уже после того, как двое коридорных подхватили вещи ее спутников и понесли в правый флигель.

— В любом случае вы будете первой одесситкой, госпожа Жерницкая, — по-русски, с приятным акцентом произнес Бош, вернув ее фамилии исконное окончание «ая».