Альпийская крепость

Трое суток спустя, после очередного «захоронения клада», Майнц попросил графиню задержаться, а горным егерям-альпинистам из ее группы следовать к машине, стоявшей за уступом скалы. Как только они скрылись из вида, за скалой раздалось несколько длинных автоматных очередей, затем последовали одиночные пистолетные выстрелы.

Когда все затихло, оберштурмбаннфюрер вопросительно взглянул на Альберту фон Ленц. Ей не нужно было объяснять, что только что произошло там, где ее егерей ждала машина и трое карателей-эсэсовцев во главе с неким шарфюрером. Тем более что и сама она находилась теперь под дулом автомата адъютанта Майнца, который несколькими минутами раньше самым грубым образом вырвал пистолет у нее из кобуры.

Чуть в сторонке, воинственно скрестив руки на груди, стоял, покачиваясь на носках запыленных сапог, Свирепый Серб. Его зомби уже были посажены в машины и отправлены в казарму. Ночью их должны будут перебросить в Мюнхен, а оттуда самолетом отправить куда-то на север Германии. Об этом ей поведал сам Свирепый Серб. Что будет с ними дальше, этого пока что не знал никто. Не исключено, что с ними поступят так же, как только что поступили с ее егерями-альпинистами. Похоже было, что самого гауптмана Ведовича их судьба уже не интересовала.

— Чего вы ждете от меня, господа? — с едва уловимым волнением в голосе поинтересовалась графиня, в упор глядя на обер-штурмбаннфюрера.

— Ничего, кроме согласия остаться в живых, — ответил тот.

— Разве я настаиваю на своей гибели?

Свирепый Серб оставил в покое носки своих сапог и, приблизившись к ней на пару шагов, застыл, как изваяние. Теперь он видел, что лицо альпинистки приобрело какой-то ожесточенный вид, а во взгляде появилось нечто демоническое. Когда она произносила эти слова, рука непроизвольно потянулась к кобуре, но уже к пустой.

— Приказ, который мне надлежит выполнить, — жесткий и однозначный: ваша группа во главе с вами должна быть «нейтрализована». Но те гестаповцы, которые только что расстреляли егерей, пока что не знают, что лично вас, графиня, этот приказ тоже касается.

— Так выполняйте его, оберштурмбаннфюрер, выполняйте! — вдруг мгновенно преобразилось лицо Альберты: черты ожесточенности исчезли, вместо них проявилась печать садистской мстительности. И серб нутром почувствовал, что мысленно Альберта фон Ленц уже не раз прорепетировала эту сцену «ухода». Она ведь знала, что все завершится сегодня и именно таким образом. — Чего вы ждете? Когда я упаду перед вами на колени с просьбой о помиловании?

Майнц и Свирепый Серб многозначительно переглянулись.

— Вам всего лишь нужно скрыться, чтобы офицер гестапо, который во главе наряда явится к вам в особняк, не обнаружил, что вы все еще живы.

— В истории казней еще не было более гуманных условий, — лишь теперь осквернил свои уста бренными словесами этот чертов славянин, — на которых бы обреченному даровали жизнь и свободу. Никаких требований, никаких особых условий, никаких признаний, исповедей, списков сообщников или секретных объектов, никаких поручений и отречений..

— Когда вы понадобитесь, гауптман, вас позовут, — едва сдерживая холодную ярость, проговорила графиня.

— Даже так?! — сквозь сцепленные зубы прорычал Свирепый Серб, воспринимая слова этой германки так, словно ему плюнули в лицо.

— Что здесь делает это славянин, оберштурмбаннфюрер? Я вас спрашиваю: что ему здесь нужно? Что у вас общего с этим унтерменшем?

Брови Майнца поползли вверх и застыли где-то у основания козырька. Эсэсовец ожидал какой угодно реакции графини, только не той, которая последовала. Он вопросительно взглянул на серба. В тайник, в котором они вместе должны были дождаться то ли открытия «швейцарского канала», то ли капитуляции Германии, уже было завезено достаточно консервов, круп и оружия, а также припрятана какая-то часть личных золотых запасов и денег. Им удалось наладить прочный контакт с предводителем местных контрабандистов, имеющих свои каналы связи с Ангелом Бошем, а значит, и с американцами.

— Перед вами — офицер вермахта, у которого куда больше военных заслуг перед рейхом, нежели у вас, обер-лейтенант фон Ленц.

— Заслуги этого зомби меня не интересуют, — она произнесла это, не скрывая своего презрения, и таким тоном, словно Свирепого Серба здесь не было.

— Он не зомби, и вам это хорошо известно.

— У унтерменша не может быть заслуг перед рейхом. Все, что делает славянин, он обязан делать уже хотя бы ради того, чтобы ему сохранили жизнь. — Я буду беседовать только с вами, как арийка с арийцем, как член партии с членом партии.