Увидала старуха Тавку с Алпамышем — и такое слово сказала:
— Говорить хочу я, не шутя, с тобой:Что произошло, Тавка-дитя, с тобой?Или стала я на склоне дней слепой,Иль наряд твой не зелено-голубой?Иль в моем краю джигитов знатных нет?Сдохнуть бы тебе, Тавка, во цвете лет!Как тебя прельстил подобный людоед?!Речь мою, Тавка, дослушай до конца:Шаха ты позоришь, своего отца.Думала ль, что здесь тебя застану я?Лучше б не дошла живой к зиндану я!Шаха дочь подземным ходом из дворцаБегать на свиданье к узнику должна?!Видно, ты совсем, Тавка, развращена.Сдохнешь — будет честь отца отомщена!..Ведьма Сурхаиль все это говорит,Не в зиндане стоя, а у входа лишь.Слушает слова такие Алпамыш,Слушает — и львиной яростью горит:Но подкоп не по Хакиму был прорыт:Пролезать могла одна лишь голова!Неужель за все поносные словаТак и не ответит старая сова?!Сурхаиль меж тем пустилась наутек.Алпамыш кричит Тавке: — Беги, беги!Догони — поймай! Быстрей сайги беги! —Ноги были очень длинны у карги:Скачет, словно заяц, и чертит круги,От Тавки спасаясь, как всегда — хитра,То она туда метнется, то — сюда.Но была она, однакоже, стара,А Тавка-аим резва и молода.Вот она каргу настигла, изловчась,За подол схватила и, в него вцепясь,Держит, упустить коварную боясь.Весь остаток сил старуха напрягла, —Как рванулась — так и затрещала бязь, —У Тавки в руке — оторванный подол!С тряпкою в руке застыла Ай-Тавка,А пришла в себя — старуха далека.Вновь Тавка за ней в погоню понеслась,Но коварной ведьмы след простыл, — спаслась!Благополучно выбралась старуха из подземелья, к шаху сразу побежала — и такое слово ему говорит:
— Кланяюсь тебе я в ноги! — говорит, —— Погибаю от тревоги! — говорит.Ведьма, стоя на пороге, говорит:
— Голову тебе, мой шах, в залог даю —От тебя я ничего не утаю:С Алпамышем я видала дочь твою!Поздравляю с зятем! Шуток не шучу, —Суюнчи с тебя я получить хочу.Если ты и дочь не удержал в руках,Можешь ли народом управлять, мой шах?!Эта дочь твоя в девических летахСтала ведь распутной на твоих глазах!Вскочил с места шах калмыцкий — и, на Сурхаиль разгневавшись, так сказал:
— Сама же ты беду ко мне привела, и сама с жалобой приходишь! Не Алпамыша ты опоила, — несчастье навлекла на меня. Клялась — обещала: «Я, мол, его изведу! Посидит, мол, под землей — сгниет Алпамыш!» А я уже сколько лет только про Алпамыша слышу, — а он все жив, — не гниет! Сколько мне из-за него огорчений!..
Отвечает шаху Сурхаиль-ведьма:
— Что ни прикажешь — все в твоей власти. Прикажи пятьсот арб запрячь и ехать им на Зиль-гору. Пусть они там камнями нагрузятся, и этими камнями зиндан пусть завалят: сверху будут камни давить Алпамыша, с боков — земля прижимать его будет, — он и помрет. А уж если от этого не помрет, значит — ничем не изведешь его.
Понравились калмыцкому шаху эти слова — так и приказал он сделать.
Услыхала про это Тавка-аим, — вышла арбакешам навстречу — и такое слово сказала им: