Алоха из ада (ЛП)

Я смахиваю всё со стола Мейсона своей робожучиной рукой и выкладываю свою кожу. Я читаю нараспев заклинание, позволяя ритму и хуганским словам возвращаться обратно в мою голову. Тру виски, пока кожа не размягчается. Когда она начинает болтаться на ощупь, зажимаю края и тяну. Лицо Маммоны отдирается, как повязка с раны. Я сосредотачиваюсь, сохраняя ритм, пока прижимаю на место своё лицо. Кожа слегка горит, садясь на место и снова прикрепляясь. Я прекращаю читать заклинание, убираю руку, подхожу к рабочему столу Мейсона и роюсь в мусоре в поисках чего-нибудь отражающего. Нахожу полированный инструментальный ящик и поднимаю его.

Узнаю этого парня. Он выкуривает все мои сигареты и вовлекает меня в неприятности. И когда я найду Элис, это лицо напугает её не сильнее того другого. Конечно, она не видела всех моих шрамов. Возможно, она не сочтёт это улучшением.

Раз сумка здесь, значит, у Джека, должно быть, получилось вернуться. Но раз Мейсон выбросил её, значит, добыча Джека не особо его заинтересовала. Мне немного обидно. Я думал, он хотя бы сделает из моего лица чучело, как продающиеся в Тихуане лягушки-мариачи[276].

— Старк, это ты? Или ещё один дурной сон?

Булькающий голос вплывает из открытого окна. Там что-то движется, отбрасывая на пол колеблющуюся тень. Я достаю наац и отодвигаю шторы. Там тяжёлая цепь, и с неё свисает что-то влажное и красное, мягко покачиваясь на ветру. Оно слишком маленькое для говяжьей полутуши и слишком большое для свинины.

Мясо улыбается мне.

— Ты настоящий? — спрашивает оно.

— Привет, Джек. Выглядишь не очень.

— Не очень, да?

Он булькает слова. У него в горле полно крови, один из многих минусов того, что с него заживо содрали кожу (или настолько с живого, насколько таковым может быть Джек). Он радостно и безумно хихикает, пока ветерок кружит его мягкими кругами. Внезапно, оказаться брошенным в печь Тартара кажется не таким уж плохим вариантом. По крайней мере, это быстро.

— Как видишь, я получил несколько меньшую награду, чем рассчитывал, — булькает Джек.

Он морщится, скрипя зубами, когда боль прознает то безумное место, куда ушёл его разум.

— Что случилось?

Джек в отчаянии пинается своими лишёнными плоти ногами.

— Он даже не захотел его. Он испытывал отвращение к нему и ко мне за то, что я его принёс. Он сказал, что уже знает, где ты.

— Он сказал, откуда?

Джек снова хихикает.

— Это не было похоже на разговор. Мой вклад в основном состоял из криков.

На этот раз смех не прекращается. Он продолжается до тех пор, пока не становится своего рода мантрой. Это прекращается, когда он выкашливает целое ведро крови.

Почему мне жаль этого убийцу — вороватого психопата? Он получает именно то, что делал со всеми теми женщинами.

— Джек, мне нужно идти.

— Пока-пока, — отвечает он. — Пока-пока. Пока-пока. Пока-пока…

Он напевает это как детскую песенку.

Ангел в моей голове подталкивает меня. Когда ветер разворачивает Джека спиной ко мне, я вонзаю чёрный клинок ему между рёбер прямо в сердце. Он прекращает петь. Несколько секунд дёргается. Замедляется. Замирает. Исчезает. Даже такой ублюдок как он не заслуживает того, что сделал Мейсон. Скоро он проснётся в развалинах Тартара и выберется из них, как остальные дважды мёртвые. Он будет вечно скитаться там, призрак среди обычных душ. Не знаю, справедливо ли это, но иногда ты берёшь то, что можешь получить.

— Шишел-мышел, Йозеф вышел. Твой выход.

Секунду спустя Кисси стоит у стола.

— Надеюсь, не ещё одно оправдание или проволочка? — спрашивает он.

— Проволочка? Ты уже опаздываешь на бал. Одевай детей в лучшие воскресные наряды и выводи на улицу. Пора идти.

Он изо всех сил старается не позволить своей улыбке стать слишком широкой, и безуспешно.

— Давно пора. Когда мы уничтожим небесные армии, и исчезнут адовы легионы, думаю, я заберу этот дворец себе. Мне нравится этот письменный стол, и я всегда восхищался той маленькой печкой. Что случилось с висельником снаружи? Я подумывал взять несколько таких и использовать в качестве китайских колокольчиков.

— Выводи свои войска вместе с легионами. Не стесняйся сделать яркий выход.

Йозеф исчезает. Я произношу несколько слов, и заклинание, скрывавшее мою живую сущность, исчезает. В нём больше нет смысла. Я направляюсь к ближайшей тени и тоже исчезаю.

Я возвращаюсь на обзорный балкон. Офицеры стоят кольцом вокруг плавающей карты, в то время как Семиаза объясняет план. Я протискиваюсь в кольцо прежде, чем кто-либо успевает отреагировать. Появляются ножи, но никто не швыряется никакими ангельскими худу. Я стою рядом с Семиазой, и они не настолько хотят меня, чтобы рисковать причинить ему сопутствующий ущерб. Бафомета, старшего, это не пугает. Он направляется прямо ко мне с длинными изогнутыми клинками в каждой руке.

— Я долго ждал этого.

Правило номер один на территории волчьей стаи — стоять на месте. Я являю гладиус и подношу к его лицу. Комната наполняется проклятиями и ахами.

Семиаза отталкивает меня назад и встаёт впереди.

— Хватит! — рявкает он на Бафомета.