Альма. Неотразимая

– Видите, – Амелия достала из рукава шёлковый кошелёк, – пятьсот французских ливров. Вы и так забираете у меня всё!

Капитану почудились шаги на лестнице… Или это её башмачки так шоркнули по паркету? Он смотрит на блестящий красный мешочек на ладони Амелии.

– Беру, – говорит он.

Она весело кидает кошелёк через комнату. Он пытается поймать его налету, но вскрикивает, слишком резко переставив деревяшку. Кошелёк скользит по полу среди осколков.

Амелия подбегает. Она смотрит на искажённое болью лицо, потом опускает глаза на ногу.

Молчание.

– Я не знала, – говорит она.

Она хочет помочь поднять деньги.

– Ни за что!

Он наклоняется сам, медленно заводит назад негнущуюся деревяшку.

– Пожалуйста, – просит она.

– Я сам! Отойдите!

Гардель опустился на колено. Он пригибается ещё ниже. Будто падает ниц. И подбирает кошелёк. Вставая, бледный и запыхавшийся, он от всей души желает, чтобы Амелии Бассак поскорее пришлось рыть под свою покупку яму на кладбище для чёрных, по ту сторону оврага Кап-Франсе.

Капитан выпрямляется снова. Он подыскивает что сказать, чтобы сохранить остатки достоинства. Указывает на деревянную ногу:

– Это случилось в Дагомее. Я вёл через болота сотню ваших невольников.

– Боже, – шепчет Амелия.

– В тех топях водятся священные кайманы. Они не щадят.

Он прячет кошелёк в карман. И улыбается. Глаза у него блестят.

– Священные кайманы! Так что я не жалуюсь. Говорят, это на счастье.

Он смеётся в тишине как безумный.

Разве можно признаться этой девушке, что он попросту словил шальную пулю на собственном корабле во время шторма у острова Закхея, из-за двух сбежавших детей и старого пирата?

И кто бы мог подумать, что в этот самый миг совсем рядом обнаружатся их спутанные вместе жизни?

3 Выбраться из западни

– Он?

– Да! Говорю же вам, это он.

Всего через две-три улицы от постоялого двора на ступенях низкого дома, какие окружают Оружейную площадь, сидят двое. Они разглядывают конюха с тремя лошадьми, притаившихся в уголке, позади человеческого потока.

– Это не он.

– Он самый.

Трудно поверить, но эти играющие в шпионов бродяги на самом деле Роже Паларди, главный хирург с «Нежной Амелии», и обычный салага Авель Простак: оба похожи на тех матросов, которых капитаны высаживают на островах, чтобы меньше платить экипажу на обратном пути в Европу. Для них это верный ход. Груз невольников они продали. А чтобы приглядывать за сахаром и кофе, которые явно не поднимут бунт за оставшиеся сорок дней пути, хватит и пятнадцати человек. Придумать же серьёзные провинности, за которые можно ссадить бесполезных моряков, труда не составит.

Однако в тот день Паларди и Простак уже ни на что не похожи. От своей офицерской формы врач сохранил лишь тёплый плащ, мало подходящий для тропиков. Он преет под ним в одном белье. Должно быть, подкладка уже покрылась плесенью, а то и мхом с грибами. Рядом Авель Простак в застёгнутой до подбородка матросской куртке, тоже точно в парильне. Своим румянцем они обязаны медленному запеканию в мундирах и бегущему по жилам спиртному, хотя всего-то одиннадцать утра. Уже несколько дней, как они всё спустили в кабаках.

– Он ушёл?

Оба то и дело теряют мужчину с лошадьми из виду. Их заслоняет утренняя воскресная толпа. Мулатки проплывают по улице с дюжиной платков на голове вместо шляпок. Видны и приодетые ради воскресной службы рабы, и моряки с париком или обезьянкой на продажу, идущие к базару для белых, и дети, повозки, солдаты милиции Кап-Франсе при эполетах, вольноотпущенные в протёртых костюмах и подновлённых шляпах, и белые креолы, для которых час ещё слишком ранний.

– Вот он опять, – говорит Авель, – приглядитесь.

Паларди пьянее товарища, он силится сосредоточить взгляд на дальнем конце площади.

Там стоит темнокожий широкоплечий мужчина огромного роста, одетый так изысканно, что гадаешь, какой царственной особе он принадлежит. Все три лошади рыжие, под седлом и готовы тронуться в путь. Снаряжены они по-походному: за седлом туго набитые перемётные сумки и свёрнутые одеяла. Мужчину за лошадьми едва видно – он стоит в тени стены, выкрашенной в светло-жёлтый цвет, как почти все дома в Кап-Франсе.

– Тот свалился в море у острова Закхея в разгар шторма, – говорит Паларди. – Он мёртв.

– И всё-таки это он, – возражает Авель Простак. – Клянусь вам.

Вид у того, о ком они говорят, совсем не покойницкий. В красной войлочной шапочке с кисточкой на шнурке, он беспокойно водит глазами. Высматривает кого-то на другом конце улицы. Похоже, те, кого он ждёт, не пришли.

– Из-за шапки точно не скажешь, но я его узнал, – прибавляет Простак. – Если я предупрежу капитана Гарделя, как он меня отблагодарит?

– Никак. За всю жизнь капитан ничего ни для кого не делал. А вот если ты ошибёшься, он вырвет тебе глаза, чтобы впредь смотрел лучше.

– Может, он найдёт мне корабль, на котором вернуться, – шепчет Авель.

Он вспоминает своих двух сестёр, которые уже так давно ждут его по другую сторону океана, близ Ла-Рошели. Он так и не простился с ними.

– В любом случае говорю тебе, это не он, – повторяет Паларди.

– Смотрите.