Альма

— Не в куклы, а в резиновые собачки, — уточнил Гришка, засовывая в рот жвачку (он постоянно жевал эти дурацкие резинки).

Однажды я сказал Гришке:

— Учти, если проглотишь жвачку, будет болеть желудок.

— А если жвачка приклеится к сердцу, то умрёшь, — добавил Мишка.

Подобная участь не напугала Гришку, он продолжал жевать. В тот день Гришка решил удивить нас с Альмой трюком: раскрыл рот и сквозь зубы растянул жвачку в длинную нить. Альма тут же спряталась за меня — понятно, я был для неё не только спасителем и лечащим врачом, но и телохранителем.

— Собакам нельзя показывать зубы, правда, дядь Лёнь? — сказал Мишка.

— Правда. Для них это означает угрозу. Альма много пережила и теперь всех боится. Так что, если будете её пугать, нашей дружбе конец, поняли?

Мишка кивнул, а Гришка поспешно вынул изо рта жвачку, отбросил к забору и, чтобы сгладить свой промах, заявил:

— А мы с Мишкой построили прикольный дворец из глины. Пойдёмте в конец улицы, покажем.

Мальчишки привели нас с Альмой к месту, где улица упиралась в лес. Там, в тени у дренажной канавы, даже в жару пахло сыростью, а на краю канавы глина оставалась ярко-жёлтой и мягкой. Дворец впечатлял. Во-первых, он был высотой с ребят. Во-вторых, башни и стены были с бойницами, из которых торчали прутья-"пушки". Разумеется, я похвалил мальчишек. Альма тоже подала слабый голос: — Чу-удесный! — и, любуясь дворцом, обошла его два раза.

— Только жалко, когда пойдёт дождь, всё размоет, — вздохнул Гришка.

— Зато, пока нет дождя, все будут смотреть и радоваться, — сказал Мишка. — А когда его размоет, будут помнить о нём.

— Несомненно. Он останется в душе тех, кто его видел, — поддержал я Мишку, подивившись поэтическому взгляду мальчугана.

— Дядь Лёнь, пойдёмте, покажем Альме наше озеро, — предложил Гришка (он имел в виду пожарный водоём).

— В следующий раз. На сегодня ей впечатлений хватит. Не забывайте, она перенесла тяжёлую операцию и ещё очень слаба.

На обратном пути мы с Альмой встретили бухгалтершу посёлка. Не успел я представить их с Альмой друг другу, как бухгалтерша всплеснула руками и сразу, с ходу, выдала стишок:

Кто оранжевый такой?
Шерсть, как. шёлк, на ней лоснится,
Хвост пушистый и большой
Прям на зависть всем лисицам.

— Да вы, оказывается, поэтесса! — удивился я.

— Что вы! Никогда не писала стихов, — пожала плечами бухгалтерша. — Как-то само собой вышло. Альма сподвигла, — она погладила мою подружку.

От такого внимания к себе Альма смутилась и скромно отошла в сторону. С того дня при каждой встрече бухгалтерша читала мне новый стишок про Альму и в конце концов сочинила целую поэму — её даже напечатали в каком-то журнале.

А потом вдруг и сторож посёлка отличился. Он никогда не держал карандаша в руке, но после знакомства с Альмой сразу нарисовал её портрет. И очень неплохо. Я понял, что от Альмы исходит определённая энергия, которая побуждает людей к творчеству. Тогда я ещё не знал, что в самой Альме заложены огромные творческие способности.

Что меня огорчало, так это боязнь Альмы темноты. С наступлением сумерек она начинала пугливо озираться по сторонам, прислушиваться к звукам. Я понимал, что темнота возвращает её в тот страшный вечер, когда на неё напал душегуб. Я представлял, как она пыталась освободиться из железной петли, как всё же это ей удалось, как потом скрывалась в овраге; представлял, какую боль она испытала, что пережила в ту ночь. Я снова успокаивал её: обнимал, гладил, объяснял, что на участке её никто не обидит, что теперь у неё есть защитник. Альма слушала меня, вздыхала, прижималась ко мне и… успокаивалась.

Укладываясь спать, я твёрдо решил никому не позволять не только поднимать на Альму руку — это само собой, — но даже повыгнать на неё голос. К тому, кто много пережил, кого много обижали, надо относиться бережно, ведь физические раны заживают, а вот душевные иногда остаются на всю жизнь.

Спали мы с Альмой на одной тахте, и опять во сне она вздрагивала и стонала, а то и отбивалась от кого-то. И вновь я успокаивал её как мог, но знал — душевную травму вылечит только моя забота о ней. Успокоившись и облегчённо вздохнув, Альма уже засыпала безмятежно, но начинала храпеть. Она была юной, нежной и ласковой, но у неё болело горло, и она храпела, как старый волкодав.

Глава одиннадцатая Знакомство Альмы с моим братом. Второй приезд в лечебницу

Ещё из Истры я позвонил брату и рассказал про Альму. На следующее утро он приехал на "Оке". Альме понравилась его маленькая машинёшка — она рассматривала её со всех сторон, причмокивала языком, а вот брата вначале встретила с опаской.