Алиса в Заиголье

— Вот именно! — торжествующе воскликнул профессор. — И я уверен, что ты запомнишь этот урок надолго, — продолжал он, строго глядя на Алису, — потому что сегодня ты научилась от меня большему, чем могла бы научиться в школе за многие-многие лета.

— Вы совершенно правы, потому что летом я в школу не хожу.

Этого последнего замечания Дэльфин как бы не заметил.

— Что же до Собственноручного Жизнеописания разбойников, — продолжал он, — то это совершенно невозможно. Собственноручное Жизнеописание всегда пишется от первого лица, а первое лицо — Я, никто иной, и я всегда пребываю в единственном числе (если, конечно, не выхожу из себя), и вообще, первое лицо — всегда единственное, — а как же иначе! — но если ты полагаешь, что бывают Жизнеописания Множественноручные, тогда давай кончим этот глупый разговор!

Он снова уткнулся в свою тетрадь, открыв её всё на той же странице, и вдруг вскричал, горестно тряся головой:

— Ай-яй-яй! Как же мне это надоело! Как же я устал от всех этих сюрпризов!

— Что случилось? — спросила Алиса, вновь сгорая от любопытства.

— Беда! Совсем беда, — прорыдал профессор. — Здесь чёрным по белому, — и он ткнул плавником в тетрадь, — написано, что наш поезд угодит в песчаную бурю, которая называется «самум». Я даже дважды подчеркнул: «самум»! И где же он, спрашиваю я, где этот самум? Где?

Алиса предпочла промолчать. Ведь недаром на полях его тетради, думала она, не так уж много пометок — значит, предначертанное в Жизнеописании сбывается не слишком часто; и ничего удивительного, коль скоро профессор на одну только поездку запланировал и разбойников, и песчаную бурю, — столько приключений подряд не бывает.

— Может, оно и к лучшему, что бури не будет? Буря — очень опасное явление природы, — в конце концов проговорила она, чтобы хоть как-то утешить профессора.

— Я написал «самум», — отвечал тот несколько раздраженно, — значит, самум будет.

— И что нам тогда делать?

— А, как-нибудь обойдётся! — беспечно махнул плавником Дэльфин. — Ведь я самый умный из нас, не так ли?

С этим Алиса спорить не решилась.

— Стало быть, — завершил профессор, — я самумный и мне нечего бояться.

— А мне? — поинтересовалась Алиса.

— Ну, — ухмыльнулся Дэльфин, — А-лисе хитрости не занимать: как-нибудь ухватишься за букву А в слове «самум», она тебя и вынесет. И вообще, что толку говорить и строить какие-то планы, если самум есть пока только на бумаге! — И он в отчаянье ткнул плавником в Собственноручное Жизнеописание. — Вот, видишь? И что мне теперь делать с этой записью?

Профессор Дэльфин Косаткинд был в таком плачевном состоянии, так заламывал плавники, что Алисе волей-неволей пришлось взять на себя решенье этой задачи, и оно почти сразу нашлось.

— Посмотрите, — сказала она, указывая на строчку в тетради, — видите, как просторно стоят слова? Думаю, тут хватит места, чтобы вставить словечко. Вставьте «не» между «поездом» и «угодит», и никто не заметит, что его здесь раньше не было.

Дэльфин долго разглядывал страницу, вертел её и так и этак, даже разок перевернул вверх ногами, потом широко улыбнулся и сказал:

— Превосходная идея и правилам не противоречит!

Он взялся за карандаш, как следует послюнявил и решительно вставил в рукопись новое слово.

С чувством глубокого удовлетворения любовался Дэльфин результатом своей работы, как вдруг вскинул голову («Боже мой, — подумала Алиса, — с таким существом никогда нельзя быть уверенной, что всё уже в порядке!»), выглянул в окно купе и завопил во весь голос:

— Мы проехали мою станцию! И знаешь, что я тебе скажу, — с упрёком обратился он к Алисе, — это ты виновата. Никогда больше так не делай!

— Как? — спросила она.

— Не подкидывай мне идеи в поезде на подъезде к моей станции.

Алиса в свою очередь выглянула в окно, и то, что она увидела, показалось ей странно знакомым. Занятая беседой с профессором, она почти не смотрела в окошко и совсем не обращала внимания на пейзажи, пролетавшие мимо; только теперь она поняла, что никаких пейзажей и не было, а был всего лишь один пейзаж, и тот никуда не летел, а оставался на месте.

«Вон тот маленький холмик — я совершенно уверена, что видела его, когда мы вошли в купе, — сказала она себе, — и я не помню, чтобы поезд трогался, или стучал колесами, или делал ещё что-нибудь такое, что положено делать нормальным поездам».

Когда же Алиса оторвалась от окошка и огляделась, то вдруг обнаружила, что сидит она вовсе не в купе, а в полутемной комнатке с выцветшими коричневыми обоями, с паутиной на стенах (там, где только что были багажные сетки) и с письменным столом, на котором горой громоздятся пыльные бумаги и книги. В комнатке стоял крепкий запах (пожалуй, даже приятный, решила Алиса, когда принюхалась), настоянный на трубочном табаке, каплях от кашля, промокательной бумаге и корице — всё приблизительно в равных долях.