Али Бабаев и сорок покойников

Миновала первая неделя думских заседаний. Утром в субботу, когда Бабаев пил на кухне чай и закусывал курагой и сушеными фигами, Гутытку, смущенно откашлявшись, молвил:

– Выходной хочу, Бабай. Мало-мало погулять нужно.

– И где ты собираешься гулять? – спросил Али Саргонович.

– Ну-у… – Джадид неопределенно повел руками. – Москва большой город!

Бабаев дожевал фигу, уставился на Гутытку проницательным взором и сказал:

– Так! С бикеч познакомился, да? Хорошая девушка?

Порозовев, Гутытку молча кивнул.

– Ладно, иди, гуляй! Хорошая девушка – мархам [51] для души… Бабаев вздохнул, подумав о Нине. Затем поинтересовался: – Я ее знаю?

Новый кивок.

– Кто? Земфира?

Но Гутытку презрительно сощурил узкие свои глаза и замотал головой.

– Я в твою личную жизнь не лезу, – заметил Бабаев, прихлебывая чай. – Однако, учитывая ответственность, которую принял за тебя и весь талды-кейнарский народ, хотел бы знать, кто твоя пери. Надеюсь, не Шарлотка?

Джадид изобразил высшую степень отвращения, затем расплылся в улыбке и шепнул:

– Лена… Леночка…

– Это какая еще Леночка? – Бабаев нахмурился.

– Наша. Шеф службы безопасности.

– Якши! – одобрил Али Саргонович, затем погрозил Гутытку пальцем. – Только ты с ней без глупостей! Серьезная бикеч… Ты с ней без своих шаманских штучек! Ну-ка признайся, айар [52], научился у деда приворотное зелье варить?

– Не варил дед таких зелий и меня не учил, – произнес Гутытку.

– Как не варил? Все колдуны и шаманы варят!

Присев к столу, Гутытку налил себе чай, полюбовался его янтарным цветом, выпил чашку и сказал задумчиво:

– Понимаешь, Бабай, не всегда мой дед в шаманах ошивался. Был он раньше профессор психологии, в Ленинграде работал, в самом большом университете. С ректором сильно дружил, с академиком Александровым… Ходили они вместе на Памир снежного человека ловить, еще телепатов изучали, а главное – всяким партийным шишкам не больно кланялись. За такое вольнодумство вышла им опала: академика в Новосибирск сослали, а деда моего – в Биробиджан. Ну, оттуда он на север подался, взял в жены бабку мою Тамыне и стал шаманом.

– А что же он так? – спросил Али Саргонович, весьма удивленный этой историей. – Почему шаманом? Мог в школе сделаться учителем. Все-таки профессор!

– Талды-кейнар ни профессора, ни учителя не слушали, пили крепко в те времена, – пояснил Гутытку. – А шамана уважали! Шаман – это тебе не учитель и даже не райкомовский инструктор! Дед с топориком ходил, бил бутылки со спиртом, а к неслухам звал демона Делириум Тременс [53]. Очень, очень его боялись! Кто боялся, но верил ему, а кто боялся и ненавидел. Спирт, он такой… из человека зверя делает…

Джадид вдруг помрачнел лицом и как-то весь осунулся, став лет на тридцать старше. Наверное, с дедом было непросто, и Гутытку мучали некие тяжкие воспоминания.

– Что мы все про деда да про деда, – сказал Али Саргонович, желая направить разговор в другое русло. – А родители твои где? Ата и ана [54]?

– Я их не помню, Бабай, – раздалось в ответ. – Я еще из люльки не вылез, как их убили. То ли по пьяному делу, то ли хотели деду мало-мало досадить. Давно было… никого уже в живых нет… ни отца с матерью, ни тех, кто в спину им стрелял.

Нечего было сказать Бабаеву – только вытянул он руку, стиснул плечо Гутытку и подтолкнул его к дверям. Иди, джадид! Иди и забудь о горе! Иди к девушке, гуляй с нею, говори, улыбайся и не думай о прошлом! Хорошая девушка – мархам для души…

Гутытку исчез. Клацая когтями по паркету, к Бабаеву приблизился Кабул, пристроил тяжелую голову на его колене, уставился на хозяина преданным взглядом.

– Видишь, уртак, непростая жизнь была у Гута, – сказал псу Али Саргонович. – Ну, как у арабов говорится, Аллах берет, Аллах дает! Гут хороший парень. Пусть воздастся ему по заслугам.

Допив чай, он перебрался в кабинет и сел к компьютеру. Первая рабочая неделя прошла в беспорядочной суете, раздражавшей Бабаева. На сессиях Думы шли дебаты о льготах перламентариев, и о том же толковали в кулуарах; первой проблемой слуг народа были оклады и пенсии, приватизация казенного жилья, выплаты в связи с инфляцией и прочее в таком же роде. Все это обсуждалось с завидным энтузиазмом и единодушием, в отсутствие прессы; мелкие разногласия касались только конкретных сумм и сроков компенсаций. В перерывах Бабаев трудился в комитете ЭХМА, решая вопрос исключительной важности: кому принадлежит символика минувшей советской эпохи. На красную звезду, серп и молот претендовали коммунисты, пенсионеры и аграрии, а за спутник и полет Гагарина готовы были биться все – вплоть до Верховного суда и общенародного референдума. С задачей комитет частично справился, отдав звезду пенсионерам, молот – коммунистам, а серп – аграриям, но с космосом зашел в тупик. К тому же оказалось, что шустрый бизнесмен из Пскова зарегистрировал спутник в качестве бренда своей продукции, мыла и стиральных порошков.