Али Бабаев и сорок покойников

Прошло два месяца, близился Новый год. Немного времени миновало, но Али Саргонович успел заслужить репутацию страшного человека. Само собой, «страшным» его называли шепотом, в приватных беседах тет-а-тет где-нибудь в темном углу, в курилке или в гальюне, а в местах более оживленных использовались эвфемизмы: «твердая рука», «соколиный глаз», «охотник на вампиров». Последняя кличка была особо лестной, намекавшей, что в депутатском массовом бессознательном произошел определенный сдвиг: правота Бабаева как бы не подвергалась сомнению, а его противников причисляли к вурдалакам, сосущим народную кровь. Что, в общем-то, было близко к истине.

Четыре раза Бабаев дрался на дуэли, и четырежды та или иная думская фракция скидывалась на похоронные венки. Действовал он не по списку, предъявленному спикером; существовала другая очередность, куда входили не только горлопаны и кулачные бойцы, но люди с весом и связями. Связи эти тянулись из прошлого, с времен т о г о президенства, когда политика и экономика страны напоминали гуляй-поле после виктории над турками. Атаман разгульной вольницы, спешно натянувшей тоги демократов, раздавал угодья и поместья щедрой рукой, и вдруг оказалось, что все уже роздано – рыба и лес, нефть и металл, лицензии на водку и лекарства, на земли в крупных городах и на торговлю оружием. Атаман исчез, но его приспешники остались – уже не вожди демократии, а короли. И, как положено в приличных королевствах, были у них свои министры, армии, тайные службы и агенты влияния.

Отдавать легко – возвращать трудно… Такой процесс не обходится без крови.

Пример Бабаева вдохновил депутатов, и тропку к битцевскому пятачку натоптали основательно. Вдруг обнаружилось, что Икс не терпит Игрека, Игрек ненавидит Зета, а у того камень за пазухой на некоего Би, который заявил публично, что Зет – придурок. Теперь эти старые обиды всколыхнулись, вызовы посыпались градом, а отказаться от дуэли не было никакой возможности – отказ означал политическое самоубийство. Что за депутат без чести и достоинства!

За перманентной депутатской битвой СМИ следили в четыре глаза, комментируя каждую дуэль в «Поединке Плюс», «Сатисфакции», «Дуэльном вестнике» и «Деле чести». От них не отставали другие газеты, телеканалы и радиостанции, так что всякий парламентарий, взявшись за оружие, мог рассчитывать на бесплатный пиар. Это придавало ситуации особую пикантность – победителя славили и облизывали, побежденному вспоминали все грехи, чтобы закончить традиционным: справедливость восторжествовала! Торжество, связанное с похоронными венками, случилось восемь раз; в остальных случаях дело кончилось ранами, и не всегда почетными – кому-то отстрелили ухо или загнали пулю в ягодицу.

Убыль депутатского корпуса была значительной. Можно сказать, она приняла угрожающие размеры, ведь стрелялись не в одной Москве, но и в регионах – по обвинению в коррупции или криминальном бизнесе, из-за женщин, квартир и политических разногласий, а в Твери спор возник из-за пива: один депутат был сторонником «Клинского», а другой отстаивал честь и достоинство «Трех медведей». На Четвертом оружейном трудились не покладая рук и собирали ежедневно сотню изделий ПД-1. Отдел Поцелуйко в Минюсте срочно расширили и укрепили кадрами из судов, где наблюдался явный отток исковых заявлений. ЦИК и избирательные комиссии на местах были сверх меры перегружены, и Троеглазов отправил письмо в Министерство финансов, требуя дотаций для новых штатных единиц. Заполнение вакантных мест шло туго; мерзавцы и мошенники уже не спешили скрыться за щитом депутатской неприкосновенности, треснувшим после указа президента. Мафиози и рэкетиры, авторитеты и строители пирамид, торговцы водкой и фальшивыми лекарствами вдруг осознали, что депутат всегда на виду, а в заметный лоб пуля так и просится. Кое-кто сложил полномочия и скрылся в тенях, а точку в этом процессе поставил рыботорговец Момот, исчезнувший в восточном направлении. Объявился он в Токио и сообщил репортерам, что мечта его жизни – сидеть у горы Фудзияма и любоваться цветущей сакурой.

Все эти перемены политической жизни не обошлись без последствий для Бабаева. Что-то было приятным, что-то – не очень, но Али Саргонович не унывал, памятуя, что дни человеческие как россыпь камней; есть среди них белые, есть пестрые, и черные тоже попадаются. Белым камешком была, конечно, Нина, любимая его ханум, но не только она. Гутытку, ярманд Пожарский, Лена Вересова и прочие сотрудники, даже взбамошная Земфира, тоже являлись белыми камнями. Когда Бабаев думал о них, на сердце его теплело и вспоминалась пословица: ищи спутника прежде дороги, а соседа прежде дома.