Алгоритм невозможного

Концентраторы ультразвуковых волн предназначались для контактного разрушения гранитных и базальтовых пород. Включать их в жидкой среде с гораздо меньшим поглощением энергии запрещалось техникой безопасности: мощный эхо-сигнал от объекта, который мог находиться поблизости, губительно сказался бы на людях.

— Отражающего объекта может и не быть, — перебил Соль. — Да если и есть, нам терять нечего. Это наш единственный шанс. Или ты можешь предложить что-нибудь другое, Серж?

«Гея» вздрогнула. На короткое время интранавты испытали гнетущее чувство дурноты. Перехватило дыхание, подкосились ноги, бешено зачастил пульс, в глазах замельтешили золотистые мушки.

Но вскоре все прошло. Переглянувшись, они бросились к эховизору.

Мелькание теней за бортом прекратилось!

И температура начала медленно понижаться.

— Какой же ты молодчина, Виктор! — благодарно сказал Перси.

— Да, с таким командиром не пропадешь, — поддержал его Вивьен и в избытке чувств запел.

Соль молчал, и вид у него был подавленный.

— Смотри, он вроде не рад! — оборвав арию, с удивлением произнес

Серж.

— Мне сейчас не до песен… Я совершил убийство!

— Убийство? Какую чушь ты несешь!

— К сожалению, не чушь. Всякая жизнь уникальна. И был ли я вправе ради нашего спасения…

Перси положил на плечо командира поросшую золотистыми волосками руку.

— Ты не виноват, Виктор. Разве дело в нас? Мы отвечаем за успех экспедиции перед человечеством, а возможно, и перед теми, кто послал сигнал.

— Словом, цель оправдывает средства… Удобная формула, сколько грехов она списала! Так или иначе, что сделано, то сделано. Только бы жертва не оказалась напрасной…

— Ты чего-то опасаешься? — насторожился Вивьен.

— Наши злоключения на этом не закончились, — посмотрел ему в глаза Соль.

— Температура понизилась, так?

— Ну, так…

— А дышится не легче. Предполагаю, что произошел…

— Отказ в системе регенерации воздуха! — не дал договорить управитель. -

Перевожу на дубль!

— Добро!

С каждым часом дышать становилось все труднее. Хотя автомат молчал, было ясно, что дублирование не дало результата.

— Виктор… придумай что-нибудь… — задыхаясь, прохрипел Вивьен.

— Для тебя… безвыходных положений… не бывает…

— Не преувеличивай мои возможности, Серж. От меня сейчас ничего не зависит.

— Но ты попробуй… попытайся…

— Все, что возможно, управители сделают и без меня, а там…

— Тогда помолчим, парни! — предложил Перси.

Превозмогая себя, Вивьен встал, круто взметнул голову и срывающимся, совсем не похожим на бархатный баритон, голосом запел старинную флотскую песню, как нельзя более созвучную их катастрофическому положению.

— Наверх вы… товарищи… все по местам! Последний парад… наступает…

Впервые, и не только за время экспедиции, Соль подумал о смерти. Конечно, сознание того, что человек смертен, было и раньше не чуждо ему, но как нечто абстрактное, лично его не касающееся. Он не задумывался над тем, что когда-нибудь неизбежно умрет. Это «когда-нибудь» принадлежало далекому будущему, в котором Соль уже не будет нынешним Солем. И умирать доведется совсем другому, отжившему свое, человеку.

Даже тогда, во время «сна», когда ум подсказывал, что побороть монстра невозможно, мысль о смерти не приходила в голову. Да если бы Виктор позволил себе подумать о ней, он тотчас бы перестал быть астронавтом!

Выбрав профессию, Соль сознательно и охотно ступил на дорогу риска. Жизнь стала зависима от множества экстремальных, зачастую непредсказуемых, факторов. Но все они до сих пор были подвластны опыту, знаниям, находчивости, хладнокровию и… везению. И вот, похоже, именно везению пришел конец…

Но тут он вспомнил об одном своем разговоре с Великим Физиком. Виктор не раз ощущал необъяснимую симпатию ученого, который по общему мнению был скуп на проявления добрых чувств, а вот на придирки — щедр. Слушал только то, что желал услышать, не считался с чужим мнением, мог грубо оборвать, а то и выгнать вон. С ним же старый брюзга разговаривал ласково и называл не иначе, как «сынок».

Соль вдруг понял, что Великий Физик для него не просто крупнейший ученый, звезда первой величины на небосводе науки, в чье поле тяготения он был втянут по воле загадочных обстоятельств. Не только строгий, хотя и странно снисходительный нас тавник, необъяснимое расположение которого так ему льстило…

Виктор не помнил родителей: они погибли при восхождении на Эверест вскоре после его рождения. Слова «отец» и «мать» воспринимались им как абстракция, ассоциировались с голограммой, запечатлевшей на фоне нестерпимо сверкающей горной белизны двух близких, но совершенно не знакомых ему людей — мужчину и женщину, молодых, радостных, навеки застывших в нерасторжимом счастливом объятии. Он ни разу в жизни не произнес этих слов. Но сейчас, следуя душевной потребности, мысленно воззвал к Великому Физику:

— Помоги, отец!

И, словно в ответ, вспомнил диалог, которому когда-то не придал значения:

«А ты ведь экстрасенс, сынок!»

«Шутите? Я вообще не верю ни в каких экстрасенсов!»

«И правильно делаешь. На одного истинного экстрасенса приходится миллион дутых… Но ты-то истинный».