Алгебраист

Они надеялись неожиданно обрушиться на флот заморышей, но были обнаружены за несколько часов до контакта. Навстречу им был выслан отряд из девяти или десяти кораблей — каждый гораздо мощнее «Каронады» — в сопровождении мелких судов. Пришлось разомкнуть строй и растянуться на значительное расстояние, чтобы не представлять собой компактную цель для высокоскоростных снарядов, но это мало чем помогло. Истребители были истреблены, а линейный крейсер погиб последним только потому, что плелся к неизбежной гибели на низкой скорости, тогда как другие неслись к ней на всех парах.

Бримиэйс понимал, что как-нибудь так все и кончится. Остальные тоже. Но адмирал сам предложил такую тактику и настоял на том, чтобы возглавить отряд, именно потому, что знал: шансы на успех невероятно малы. Он бы предпочел, чтобы экипажи целиком состояли из добровольцев, но секретность операции исключала такую возможность. Он предвидел проблемы, но трусов среди корабельных команд не обнаружилось. И если бы каким-то чудом их миссия увенчалась успехом, он и все остальные были бы признаны величайшими героями эпохи Меркатории. Именно так, хотя не ради этого адмирал и все прочие пустились в такое опасное предприятие. Но даже если бы эта отчаянная, обреченная попытка ударить в самое сердце флота вторжения дала отсрочку всего на несколько секунд, то и тогда игра стоила бы свеч. И наконец, они продемонстрировали дерзость, отвагу, показали, что не скованы страхом, не желают сдаваться без боя.

Еще один взрыв потряс корабль и кресло адмирала. Обломки слева сместились, и мимо Бримиэйса, едва не задев его, пролетел искореженный кусок металла, похожий на огромный свернувшийся листок дерева. Этот взрыв показался ему более мощным, но прозвучал глуше, чем все предыдущие, — возможно, из-за того, что из помещения вышел почти весь воздух. Взрыв этот скорее чувствовался, чем слышатся.

Темнота. Все освещение погасло, экраны умерли, картинка еще оставалась в памяти, но не в реальности. Ее призрак маячил несколько мгновений перед мысленным взором адмирала, пока тот вертелся, пытаясь обнаружить хоть один источник света — работающую консоль, вспомогательный экран, хоть что-нибудь, продолжающее функционировать.

Ничего.

И с наступлением темноты и тишины остатки воздуха вышли из помещения и его э-костюма.

Бримиэйс почувствовал, как что-то подалось в нем. Он услышал, как его внутренности выворачиваются наружу, в пространство между телом и внутренней поверхностью э-костюма. Он предполагал, что это будет больно, и не ошибся. Он увидел краем глаза свет с одной стороны и, подняв глаза, понял, что этот свет проникает внутрь сквозь боковину командирского мостика, а он видит ребра жесткости корабля в невыносимо ярком…

Лейтенант Инесиджи из боркильской дворцовой стражи лежал, вытянувшись, в небольшом, похожем на кратер гнезде среди обломков одной из атмосферных силовых колонн: бежевые и красноватые куски ее валялись, свернутые в трубу, расколотые или измельченные в порошок, на площади перед дворцом иерхонта. Этим утром в ходе первой атаки был нанесен прямой удар в основание высокой — около километра — колонны. Она стала рушиться с невероятной медлительностью, грохоча, сотрясая площадь, дворец, близлежащие кварталы, и, когда от нее осталась лишь половина, с круглой вершины внезапно сорвалось и устремилось в небеса огромное кольцо из пыли и пара, гигантский завиток шириной в сотню метров; кольцо перевернулось несколько раз в воздухе, а колоссальный обелиск тем временем рухнул на невысокие здания, окружающие площадь.

Инесиджи наблюдал за этим почти с самого верха дворца, еле поместившись за пульт управления импульсной пушкой, спрятанной под камуфляжной сетью в нескольких сотнях метров над ним, куда осело громадное облако обломков. Его товарищи — вули и люди — лежали вокруг него, окружив своими телами три длинные, вытянутые опоры пушки. Противник воспользовался нейтронным оружием, бомбами и лучами, уничтожив около дворца почти всю органическую жизнь. Убить джаджуэджейна было потруднее. По крайней мере, на это требовалось больше времени. Инесиджи страдал от боли и периодически терял сознание и должен был, невзирая ни на что, умереть несколько дней спустя, но его жизненные системы работали.

Заморыши хотели сохранить дворец: этим и определялся выбор оружия. Теперь, чтобы достичь своей символической цели, они должны были высадить здесь войска. По крайней мере, в этом случае они становились уязвимы, появлялась возможность нанести им реальные потери в живой силе, восстановить попранную честь.