Алгебраист

На дальней стене находился испорченный экран, по которому бежали помехи. Он гудел и время от времени вспыхивал изображениями рваных полосатых туч, несущихся мимо в исковерканных завитках света и тьмы. Фассин мог видеть и слышать, хотя и зрение, и слух у него притупились. Все системы газолета были отключены. Подвешенный стоя, Фассин смотрел через опрозрачненную пластину перед своим лицом — он дал гелю частично стечь, чтобы видеть лучше. Сквозь корпус его газолета проникал звук — приглушенный и высокий одновременно. Голос Айсула стал похож на еле разборчивый писк.

Корабль бешено раскручивался, и центробежная сила прижала Фассина с Айсулом к внутренней поверхности корпуса.

— Вы не знаете, зачем им все это фрактально-спиральное маневрирование? — спросил Фассин, когда их еще только пристегивали, после чего Кверсер-и-Джанат удалились на мостик, располагавшийся по соседству.

— Может, это просто озорство, — сказал Айсул.

Теперь Фассин посмотрел на Айсула, обе сенсорные бахромки которого были направлены внутрь.

Корабль снова ускорился, заложив очередной вираж. Экран моргнул, на нем бешено завертелись звезды, потом он погас.

Безумные телескопические спирали переходили в один длинный, направленный вниз штопор, словно «Велпин» был снарядом и вращался внутри ствола огромной пушки.

Корабль, похоже, вышел на своего рода крейсерский режим: вращение постепенно замедлилось, прозвучала долгая высокая нота. Фассин видел, как медленно открылись Айсуловы бахромосенсоры. Несколько минут на экране медленно вращались звезды, потом он снова погас. Вращение опять ускорилось, и Айсул снова развернул свои бахромки внутрь. Частота вращения возрастала, пока Фассин не почувствовал, как все его тело вжимается в противоударный гель. Он понял, что находится в собственном гробу. Ну да, в гробу. Перед его глазами возник эффект туннеля — он начал видеть ствол этой огромной пушки, а все, что было впереди, сжалось до точки; вокруг, сколько хватает глаз, ничего, кроме темноты, а за ней лишь мрак по обеим сторонам этой бесконечной трубы, что тянется к далекой цели, не приближающейся ни на йоту.

Фассин проснулся. Корабль все еще вращался, но теперь опять с замедлением. В носу у Фассина свербило, и ощущение было такое, словно ему надо помочиться, хотя он знал — не надо. Этого не требовалось, пока противоударный гель и дыхательная смесь делали свое дело. Фассин уснул.

Тайнс Йарабокин проснулась. Одна из первых ее мыслей, пока сознание медленно пробуждалось, была о том, что Салуус Кегар не получил приготовленного ею послания, что у нее еще есть время пересмотреть, отредактировать, изменить все; что она может еще некоторое время смотреть и слушать свою запись и каждый раз горько плакать. Есть еще время и шанс бросить ему обвинение в лицо, а может, убить его, если появится возможность и одновременно прикажет сердце (непонятно — иногда ей хотелось убить его, иногда хотелось, чтобы он остался живым и сгорал от стыда, когда она обнародует эту историю, а иногда хотелось, просто чтобы он знал: она знает, что на самом деле случилось много лет назад в сбитом корабле, посреди пустыни).

Тайнс проверила время; голова пока что соображала плохо, и она с трудом ориентировалась в реальном пространстве. До Юлюбиса все еще оставалось полгода пути. Теперь она будет бодрствовать до самой атаки — на этом последнем отрезке ее должны были разбудить одной из первых, потому что никто больше не был так хорошо знаком с местной обстановкой. Она внутренне сомневалась, что от нее будет прок, — ведь она в последний раз была в системе Юлюбиса двести лет назад, а после вторжения там, мягко говоря, кое-что могло измениться, но никого лучше ее не было. В этом смысле она рассматривала себя скорее как талисман, как маленький символ системы, за которую они будут сражаться. Даже если Тайнс зачислили в эскадру только на этом основании, ее это мало волновало. Она не сомневалась, что она хороший, компетентный и смелый офицер и заслужила такое назначение. А если она и была уроженкой системы, на спасение которой они спешили, то это лишь давало дополнительное преимущество.