Альфред Хичкок

За первым черновиком сценария последовал второй, затем третий, с рукописными комментариями Селзника. Весной 1945 г. Хичкок и Хект вернулись в Лос-Анджелес, чтобы закончить работу. Сюжет изменился. У немецкого двойного агента есть дочь (Ингрид Бергман), которую американский агент (Кэри Грант) уговаривает соблазнить и женить на себе другого известного немца (Клод Рейнс), чтобы проникнуть в круг заговорщиков. Муж раскрывает ее замысел и решает тайно отравить жену. В последний момент героиню спасает американец. Во время работы над сценарием Хекту или Хичкоку пришла в голову идея, что немцы имеют дело с ураном, – гениальная догадка, если учесть, что до Хиросимы оставалось еще несколько месяцев. Уран прятали в бутылках из-под красного вина.

Несколько месяцев, в течение которых писался и переписывался сценарий «Дурной славы», обошлись очень дорого. Хект и Хичкок получали солидное еженедельное жалованье, и Селзник стал нервничать из-за задержек. Хичкок также тянул с заключением контракта с Селзником, поскольку надеялся подписать договор с Бернстайном о создании Transatlantic Pictures. Как заметил Джон Хаусман, Хичкок «всю жизнь был одержим деньгами и очень переживал из-за них».

Селзник решил сократить потери – текущие, а возможно, и будущие – и продал весь проект студии RKO. Хичкок обрадовался такому повороту событий, в результате которого он получал независимость. Четыре года назад он успешно работал с компанией над фильмами «Мистер и миссис Смит» и «Подозрение». RKO предоставляла студию и занималась прокатом, а все остальное делали режиссер и продюсер. Однако на этот раз Хичкоку удалось исключить Селзника из процесса. Один из пунктов соглашения устанавливал, что «продюсер не имеет права голоса в производстве и не руководит производством сценария». Хичкок получил самостоятельность.

У него был еще один незавершенный проект, гораздо серьезнее. По просьбе Сидни Бернстайна он согласился консультировать документальный фильм о нацистских концлагерях. В июне 1945 г. Хичкок прилетел в Лондон, чтобы просмотреть материал, отснятый в Бельзене, Дахау и других местах. Его до такой степени потрясло увиденное, что приступить к работе он смог только через несколько дней. Бернстайн в одном из интервью вспоминал: «Мне нужен был кто-то, кто соединил бы все это… но требовался творческий подход, который мог привнести человек вроде Хичкока». Вклад Хичкока определить невозможно, но похоже, он настоял на включении продолжительных съемок с движения, чтобы подтвердить подлинность эпизодов. Важно было показать как можно больше людей в реальных ситуациях.

После проведенного в Лондоне месяца Хичкок вернулся в Голливуд и сразу же возобновил работу над «Дурной славой». Начало съемок запланировали на начало октября, и Клиффорд Одетс внес изменения в последний вариант сценария Хекта. Одетс был известным драматургом, и его считали специалистом по диалогам, но сам Хект не соглашался с такой оценкой и на полях одной из страниц написал, что «это рыхлое дерьмо». В конечном итоге его убедили сделать еще один вариант до начала съемок. Хект перерабатывал сценарий в процессе съемок, всего на день опережая их. Хичкок не волновался, несмотря на склонность к тщательному планированию, поскольку доверял Хекту. В любом случае этого достаточно, чтобы опровергнуть теорию или выдумку, распространяемую самим Хичкоком, будто до первого включения камеры каждый элемент его фильмов уже успевал занять свое место.

После годичной подготовки сам процесс съемок шел гладко. Три исполнителя главных ролей, Бергман, Грант и Рейнс, прекрасно ладили друг с другом и с режиссером. Патриция Хичкок вспоминала, каким дружелюбным и в то же время властным становился отец на съемочной площадке. «Думаю, можно сделать так…» – мог сказать он кому-то из актеров. Или: «Почему бы вам не попробовать вот это?»

Главной заботой Хичкока были отношения между Грантом и Бергман – персонаж Гранта влюблен в женщину, которую собирается принести в жертву нацистам, а она, в свою очередь, напугана и растеряна его кажущимся безразличием. Хичкок постоянно показывает их крупным и средним планом. В конце жизни он говорил, что фильм «начинается с лица актера. Именно к чертам этого лица должен быть направлен взгляд зрителя, и режиссер намеренно использует эту овальную форму внутри прямоугольного экрана». Хичкок здесь выступает как мастер эстетических и формальных образов, однако его замечание в значительной степени относится к Ингрид Бергман, лицо которой часто демонстрируется крупным планом, как будто оно воплощало идею чистого кино, сокровенного и довербального.