Альфа Центавра

Олеся отчаянно скакала с кресла на диван, залезала под стол, выныривая с другой стороны, не давая загнать себя в угол; в общем, ремня ей удалось избежать, но на повороте она не вписалась в подоконник – сначала, вроде, было даже не больно, зато потом, целую неделю пришлось носить темные очки. Впрочем, из этого она сумела извлечь пользу, соврав, будто подралась с дворовыми пацанами, и после Катьки, весь класс поверил. С тех пор девчонки ее побаивались, а ребята считали «своим парнем» и не приставали. Последнее было особенно здорово, потому что уединение с противоположным полом вызывало у нее панический страх, связанный еще с одним, не тускневшим воспоминанием детства (остальные, либо давно стерлись, либо Олеся стерла их сама), а это жило, сохраняя ощущение боли, ужаса, незащищенности и еще какой-то всепобеждающей мерзости. Если б она была способна убить, то непременно б сделала это. До того дня она, скрипя сердцем, могла простить отчиму даже порки – предлог-то был благовидным, зато после – ничего и никогда; то есть, вообще ничего!.. Даже то, что он просто существует на свете. Вот, отношение к матери колебалось в зависимости от настроения, хотя, в любом случае, она не понимала, например, сколько надо выпить, чтоб не проснуться, когда твоя родная дочь реально орет на весь подъезд?.. Или почему надо надраться именно в тот день, когда этот ублюдок решил вломиться к ней в ванную?.. И все равно мать ей было жаль – Олеся не находила тому объяснения, но ее убивать она б не стала, даже если б умела.

…Знала б Катька, как я ненавижу мужиков, у нее б язык не повернулся вешать на меня что-то… Круговорот воспоминаний потащил Олесю вглубь темного омута, именуемого «жизнь», и чтоб выбраться из него, она тряхнула головой; взгляд сам собой вернулся к черно-белому лицу с гладкими темными волосами. …Тебе б так пожить, а то – крутизна!.. – Олеся открыла студенческий билет, – медицинская академия… врачиха, блин!.. Второй курс… это сколько ж ей? – она вернулась к паспорту, – всего на пять лет старше меня! А где ты живешь, подруга… как там тебя… Мария Викторовна Зуева… Блин, какая ты Викторовна – Машка и есть, Машка, – заглянула на страницу с пропиской, – я ж сто раз ходила по этой улице!.. Зайду как-нибудь в гости… так, что тут еще прикольного?..

Олеся начала с помады, которую усиленно раскручивали по телевизору, но тон показался слишком темным для ее светлокожего облика; пудрой она вообще не пользовалась. …А, вот, тушь… – покрутила перед носом длинную тонкую щеточку, – тушь сгодятся; остальное, бабам с курсов отдам, пусть радуются…

Дальше шла всякая ерунда, вроде, носового платка с цветочками по углам, надорванной упаковки влажных салфеток, записной книжки с расписанием занятий и чьими-то телефонными номерами… как Олеся догадалась заглянуть под коленкоровую обложку! Совершенно интуитивно она сунула туда ноготок и вдруг вытащила пятитысячную купюру; потом еще одну, а всего их оказалось шесть! Зажмурилась; вновь открыла глаза, но мираж не исчез. …Ни фига себе!.. – она посмотрела купюры на свет – в белом поле проступал портрет усатого мужика, – блин, настоящие! Она редко держала в руках даже пятисотку, а здесь такое!