Алеша

Он встал, распрямил плечи, неловко улыбнулся и спросил, не осталось ли немного водки, чтобы скрасить ужин, неизменным блюдом которого были поджаренные макароны.

В течение нескольких дней семья жила в ожидании британского чуда. Георгий Павлович несколько раз виделся со Злобовым. С каждой новой встречей адвокат становился сдержаннее. Дома вскоре стали избегать разговоров о лондонском банке. По совету жены Георгий Павлович сосредоточился на поисках заказов на копировальную бумагу, чернильные подушечки и ленты для машинок. Видя, как отец надрывается за четыре су, Алексей все больше и больше убеждался в том, что изгнание родителей фатально. На земле есть белые, черные, желтые, думал он, и есть особая раса – эмигранты. И никто не может скрыть того, что он эмигрант, как никто не может изменить цвета своей кожи.

IX

После пасхальных праздников Георгий Павлович стал мрачным: его расстраивала политика французского правительства. На выборах в мае большинство голосов получили левые. Он говорил, что это был плохой знак для русской эмиграции, всегда опасавшейся сближения Франции с Советами. Президент республики Александр Мильеран вышел в отставку. На его место парламент избрал Гастона Думерга. Кроме того, во главе правительства вместо Раймона Пуанкаре стал Эдуар Эррио. Последнее назначение особенно беспокоило Георгия Павловича. Он считал, что Эдуар Эррио – последователь радикальных идей – начнет склонять страну к социализму. А социализм – в чем убедились на примере России – ведет к беспорядкам и революции. Дома дела шли все хуже и хуже. Количество заказов уменьшалось с каждой неделей. Алексей, видя эту безысходность, не осмеливался больше говорить с родителями о Сен-Жерве. В середине июня растаяли последние надежды. Однажды утром, когда отец ушел на работу, мать сказала ему, что у них осталось очень мало денег, поэтому придется отказаться от каникул у Гозеленов. Алексей ждал этого отказа давно и тем не менее так сильно расстроился, что в ответ не мог сказать ни слова. Виноватый вид матери заставил его овладеть собой. Жалея ее, он тихо сказал:

– Ничего. Проведу лето в Париже!

Она все понимала и ответила расстроенным голосом:

– Я и отец приняли это решение только после того, как все подсчитали… Ах! Если бы мы получили хоть немного денег из Англии, я бы разговаривала с тобой по-другому…

– Знаю, мама. Не беспокойся. Все устроится.

Вернувшись в лицей, он, в то время как ученики строились во дворе, сказал Тьерри:

– Ничего не получилось, старик. Я не могу поехать с тобой в Сен-Жерве.

– Почему?

Алексей замешкался с ответом и наконец уклончиво сказал:

– Семейные проблемы…

Тьерри посмотрел так, как будто бы, несмотря на недомолвку, понял все. Алексей боялся, что друг заставит его назвать настоящую причину отказа.

Но Тьерри не стал настаивать и сказал просто:

– Жаль! Думаешь – это окончательно?

– Да.

– Родители расстроятся…

Они вернулись в класс и до конца уроков ни разу не заговорили о неудавшемся деле. Однако через два дня Елена Федоровна получила от мадам Гозелен записку и прочла ее сыну. Мадам Гозелен приглашала ее как-нибудь прийти на чай, чтобы «поговорить о наших мальчиках». Записка заканчивалась словами: «Мы будем одни». У Крапивиных не было телефона, хотя Георгий Павлович в течение двух лет говорил, что он необходим для облегчения его коммерческой деятельности. Елена Федоровна спустилась звонить в кафе.

Вернувшись из лицея, Алексей заметил, что мать чем-то озабочена.

– Завтра утром я иду к матери твоего друга, – сказала она.

– Как ты оденешься?

– Я об этом не думала… Скорее всего бежевое платье и шляпка с золотистыми лентами…

Алексею не нравилась эта шляпка. Волнистые поля и стягивавшие ее желтые сатиновые ленты казались нелепыми. Однако он не осмелился сказать об этом. Хотелось, чтобы все восхищались его матерью. Особенно французы. Они такие насмешники! Считают, что это одна из характеристик нации. Вот, например, Жизела живет как будто только для того, чтобы критиковать и смеяться. Потом он подумал: о чем эти две матери, у которых нет ничего общего, будут говорить за чаем? Воспитание детей не может быть бесконечной темой. Они принадлежат к таким разным мирам, что разговор между ними станет довольно скоро затруднительным. Алексей боялся этой встречи и ее результата. На следующий день он с нетерпением ожидал возвращения матери. Она пришла в семь часов. Из-под шляпки, чрезмерно украшенной бантами, сияло радостное уверенное лицо.

– Мадам Гозелен очаровательна! – сказала она, снимая шляпу. – Мы разговаривали как две старые подруги. Ты ей очень нравишься. Она считает, что ты оказываешь великолепное влияние на ее сына, что он изменился, стал более веселым с тех пор, как познакомился с тобой, конечно, она настаивала на том, чтобы ты поехал с ними в Сен-Жерве!

– Ты объяснила ей, что это невозможно? – сказал присутствовавший при разговоре Георгий Павлович.

– Я пыталась, но у нее свои аргументы. У них там дача, где у Алеши будет отдельная комната. Они поедут туда на машине…

Алексей облегченно вздыхал с каждым новым уточнением.