«Слышал, как стекло дребезжало? — спросил Алеш. — В другой раз оно наверняка не выдержит».
«А если ботинок вылетит на улицу?»
«Не вылетит, — уверенно заявил Алеш. — Когда знаешь, что окно открыто, будешь внимательнее и не больно-то станешь размахиваться. — И на всякий случай добавил: — Только ненормальный может выбросить ботинок на улицу, зная, что окно открыто».
Ченда замолчал, а у нас с Миреком не было никаких возражений против Алешевого предложения.
«Внимание! — провозгласил Мирек. — Начинается второй тур!»
Броски получились удачнее. У меня и Мирека оказались «носки», у Ченды и второй бросок не получился, а Алеш в изумлении воскликнул:
«Где мой ботинок?»
Честное слово, четвертого ботинка не было! Мы тут же кинулись к окну.
Под окном стоял прохожий, у ног его лежал зонтик, одной рукой человек схватился за голову, а в другой держал Алешев ботинок. Прохожий смотрел наверх и был погружен в глубокое раздумье: должно быть, размышлял, как получше с нами разделаться. Вроде людоеда, который долго решает, как ему съесть белого человека — с перцем или с чесноком?
Мы мигом отскочили от окна.
«Ну, Алеш, — сказал Ченда, — только ненормальный выбросил бы ботинок в окно, зная, что оно открыто».
Эта рождественская история снова напомнила нам Алеша, и на душе у нас стало мрачно. Между тем нас легонько, словно от ветерка, стало познабливать от страха.
С экскурсии в Карлштейн мы приехали значительно позже, чем предполагали, уже темнело. А все по милости Мирека, потому что на наш поезд мы опоздали. У Мирека после обеда остановились часы, он поставил их, как уверял, по солнцу с отклонением плюс-минус полчаса.
Но солнышко плевать хотело на то, что Мирек испытывал к нему доверие, так что на вокзал мы попали не на полчаса, а на час позже, и более двух часов пришлось ждать следующего поезда.
Но пока нас это не беспокоило, мы не ссорились и даже радовались, что целую ночь проведем в клубе и дадим «Барахолке» имя.
В привокзальном ресторане мы купили бутылку пепси и торжественно двинулись к трамваю. Правда, до этого Мирек осторожно огляделся:
— Ха, родные края. Надеюсь, родителям не взбредет в голову прогуляться вечерком. Вот будет номер.
Мы с Чендой заволновались, но уговаривали друг друга, что вряд ли родители сейчас выйдут из дому, это же глупо.
— Представляешь, если бы я сейчас встретил папу! — зашептал Ченда. — Он бы мне устроил допрос: ты почему не на экскурсии? Значит, ты мне лгал! Признавайся! Бац!
Это слово, напомнившее о возможных последствиях разоблачения нашей изощренной хитрости, прозвучало в Чендиных устах столь убедительно, что мы на всякий случай предпочли красться вдоль стен домов, словно шайка злодеев.
Лишь возле клуба мы перевели дух.
— Надеюсь, за нами никто не следил, — сказал я с облегчением, и Мирек отпер дверь.
Было темно, мы зажгли на столе свечу, а Ченда потер руки, вытащил из рюкзака пепси и спросил нас с Миреком, как мы себе представляем церемонию наименования клуба.
— Очень просто, — сказал Мирек, — возьму бутылку пепси, трахну ее о дверь, а вы вдвоем заорете «ура».
— Минутку, — возразил я. — Во-первых, непонятно, почему именно ты разобьешь бутылку, а во-вторых, это делается не так. Когда дают название пароходу, никто не разбивает бутылку просто так, рукой, нужно привязать к ней веревку, веревку натянуть и отпустить, чтобы бутылка ударилась об дверь.
— Ясно, — Ченда пододвинул круглый стол к двери, вытащил из рюкзака веревку и один ее конец привязал к верхней части дверной рамы, а другой обмотал вокруг горлышка бутылки с пепси.
— Так, — одобрил я. — Теперь я выйду наружу, вы закроете дверь, а когда услышите удар — это я брошу бутылку в дверь, — кричите: «Слава!»
— Или «ура»! — заметил Мирек.
— Все равно, — согласился я и, когда ребята закрыли дверь, размахнулся и бросил бутылку.
— Слава! Ура! — послышалось из клуба.
— Можете спокойно вылезать, — закричал я с досадой, — бутылка не разбилась!
Хотя я и треснул как следует бутылкой о дверь, она осталась цела.
— У меня идея получше, — сказал Ченда, — кидаем ее в дверь все вместе.
— Отлично, — согласился Мирек. — Взялись за бутылку! Раз, два, три!
Удар напоминал выстрел из пистолета, мы закричали:
— Ура! Слава! Да здравствует «Барахолка»!
Но Ченда вдруг вытаращил глаза:
— Смотрите!
Радуясь и ликуя, мы даже не взглянули на дверь. В ней зияла порядочная дыра, в которую запросто пролетела целая и невредимая бутылка.
— Ничего не получается, — сказал я, — так мы скорее разрушим, чем назовем клуб. Придется разбить бутылку иным способом.
— А как?
— Камнем. — И Ченда отвязал бутылку.
Он положил ее на бревна возле клуба, подобрал камень и размахнулся. Но не попал.
Мы с Миреком повалились на землю, потому что прямо на уровне наших голов летела примерно метровая доска, которую привел в движение Чендин камень. Она взметнулась в воздух, точно грабли, когда на них наступишь.
— Знаете что, откроем бутылку как обычно и обрызгаем дверь, — предложил Мирек. — Если мы будем и дальше продолжать в том же духе, мы не только разрушим «Барахолку», но и сами погибнем под ее обломками.