Алексей Михайлович

Царь привычно делил служилых людей на «чины» и «статьи». Но в общении со своими сокольничими он находил, что этого мало. Ему еще нужны были их нравственные качества — рвение, старание, честность. Среди кречетников, сокольников и ястребников царь выделяет тех, «у каторых добрые птицы бывают и сами добры». Они составляют в царском реестре «первую статью». «Другая (вторая. — И.А.) статья» слуг — «каторые поплоще». И уж совсем для него плоха «третья статья», потому что люди в ней «худы». Принцип деления прост и несокрушим: «добрые» — те, у кого птицы лелеяны и всегда пригодны к делу, «худые» — кто к птицам невнимателен. При этом в оценке способностей кречетников царь прозорлив. Во вторую статью занесен некто Федор Григоров, против которого помета: «Молод, а чает, что будет добр». Замечание многообещающее — царю угоден! [440]

Второй Романов был убежден, что особое положение обязывает сокольничих служить ему с великим старанием. Он даже в обращении к ним подчеркивал их особость: «Избранным нашим и верным сокольникам». Пренебрежение чином сокольника воспринималось Тишайшим как личное оскорбление. Когда сокольник Борис Бабин «погнушался… нашему государеву соколничью чину и стал считаться с Михеем Тоболиным, что он по городу служит», то Алексей Михайлович повелел виновного бить батогами и вымарать из чина сокольников, после чего Бабин три недели «волочился», выпрашивая прощение. Царь простил «наполовину»: Бабина назад не взяли, а написали стремянным конюхом к грузинскому царевичу. В этом назначении была своя полуприкрытая насмешка, побуждавшая остальных сокольничих к еще большему рвению.

Проступок Бабина побудил Алексея Михайловича написать «избранным сокольникам» целое послание. Как водится, царь несколько раз правил его, чтобы найти более язвительные определения. Алексей Михайлович не удовлетворился просто словом «погнушался» и приписал перед ним «нашею милостию», в результате чего получилось: «нашею милостию погнушался нашим государевым милостивым соколничьим чином». Сам проступок был объяснен «беспутной дуростью» Бабина. Если в первой редакции Алексей Михайлович призывал сокольничих «наипаче прежнего простиратца и служить», обещая, что «служба ваша николи забвена не будет», то в новой редакции прибавлены были и «грозы»: теперь царь приказывал «дурны всякие обычаи прежнии отставить». Все это было написано в июле 1655 года близ Шклова, в разгар военных действий. Тем не менее происшедшее так задело государя, что он нашел время дважды вернуться к этой теме — штрих незначительный, но вместе с тем и показательный [441].

Однажды сокольники, не получившие вовремя жалованья, ударили челом государю. Царь посчитал это челобитье чуть ли не «заговором». В гневной отповеди он писал, что на днях собирался их пожаловать и жалованье было даже готово, но «вы того не дождалися и завели воровски челобитье». «Вспомяните, — обращался царь к начальным, не досмотревшим за сокольниками людям, — кто каков был и каков пришел, и каков ныне стал… за милость Божию и за ево государево жалованье можно бы и унять».

Сыск выявил «заводчика» Федора Кошелева, которому приказано было отсечь левую руку и положить ее на челобитье. Остальных высекли кнутом.

И все же статус сокольничих оставался чрезвычайно привлекателен. Показательно, что появлялись даже люди, самозвано возводившие себя в этот чин.

Царское увлечение было дорогим удовольствием. Алексей Михайлович имел несколько зверинцев. Самый большой находился в селе Семеновском. Здесь было много медведей: и «дворных» — прирученных, и диких, отловленных в лесах. Всех их держали для боев, травли и иных увеселений. Но главное, конечно, были птицы, содержавшиеся на Соколином дворе в том же Семеновском. Сам двор был подведомствен Тайному приказу. Уже одно это придавало ему особый статус. Денег на кречатню не жалели. Постройки, принадлежавшие двору, были образцово отстроены и производили впечатление даже на иностранцев.

Не каждый имел возможность попасть на территорию Соколиного двора. Даже Николаасу Витсену это не удалось сделать — а ведь он, как мы помним, ухитрился дойти до Никона! Не помогли даже деньги, обычно делавшие слуг покладистыми. Сторожа отказались взять их, заявив, что не пропустят немца без разрешения и за мешок денег [442].

Царь превратил саму возможность взглянуть на его любимых птиц в знак особой милости. Августин Мейерберг рассказывал, как царь «из расположения к своему любезнейшему брату, цезарю Римскому Леопольду», прислал к ним шесть сокольников, одетых в дорогие кафтаны. Все они держали на правой руке кречетов, которые «были в новых колпачках из великолепной ткани». Лучшего кречета украшало золотое кольцо с рубином. Впрочем, если бы Алексей Михайлович был осведомлен относительно истинных чувств, какие испытали при виде сокольников великие послы, он был бы разочарован. «Такая потраченная попусту торжественность… располагала к смеху, и дух, затронутый забавною картиною этого пустого чванства, разразился бы хохотом», — записывал позднее Мейерберг [443].