Алексей Кулаковский

С этим утверждением можно согласиться с той небольшой поправкой, что начиная с декабря 1919 года и ожидание учительской должности, и сбор этнографических и фольклорных материалов Алексею Елисеевичу приходилось совмещать с ожиданием ареста, от которого Кулаковский по мере сил пытался скрыться.

Насколько основательными были опасения Алексея Елисеевича, говорит тот факт, что 14 апреля 1920 года его фамилия — «Кулаковский. Преступление по должности. Кулгахосохская станция. В непорядках на ней. Верхоянск» — была опубликована в списке амнистированных Якутской губернской комиссией по применению амнистии за 1920 год.

«Хотя не проставлены инициалы и в то время А. Е. Кулаковский не занимал никаких должностей, — говорит Л. Р. Кулаковская, — можно сделать предположение, что вероятнее всего речь идет именно о нем. Во-первых, с такой фамилией до сегодняшнего дня не известен ни один человек, занимавший в то время должности в Верхоянском округе».

Насколько серьезным было положение Алексея Елисеевича, мы поймем, если вспомним, что всего два месяца отделяли его амнистию от расстрельного приговора В. Н. Соловьеву.

Обвинение А. Е. Кулаковского, как стало известно сейчас, исходило от В. Т. Гончарука, который более других был заинтересован переложить ответственность на Кулаковского, и сделать ему это было тем легче, что сам он действительно не успел еще толком войти в курс дел[116].

Видимо, с опасениями ареста связано и то, что Алексей Елисеевич так и не приступил к работе в Абые. Осенью 1919 года он так и не дождался утверждения его в должности учителя, а зимой, после большевистского переворота в декабре, какое-то время просто страшновато было напоминать о себе хлопотами.

2

Жизнь Кулаковского в эти месяцы, как свидетельствуют воспоминания, всё больше напоминала страницы рассказов Джека Лондона.

Однажды он сплавлялся на плоту…

Плот ударило течением о скалы и разбило. Кулаковский и его попутчики ухватились за дерево, нависшее над водой… Радость по поводу спасения скоро утихла. Мокрые, они сидели на дереве, с которого невозможно было выбраться на берег, а внизу несся ледяной поток.

И тут Алексей Елисеевич начал пересказывать роман Вальтера Скотта «Айвенго».

Попутчик, который и оставил эти воспоминания, вначале слушал рассказ с интересом, но по мере того, как холод пробирался в самое нутро, начал злиться. Он думал, что рассказчик устроился более удобно, и злился на него.

Дерево в результате рухнуло в воду и его вместе с несчастными путниками прибило к берегу. И только тут и увидел попутчик, что у Кулаковского, как и у него, все тело посинело от стужи.

«Тогда я понял, — вспоминает он, — как же все-таки люди отличаются. Одни, как я, приходят в уныние, а другие, как Кулаковский, сохраняют присутствие духа в самых отчаянных ситуациях».

Вспоминая о своих дорогах в 1919 и 1920 годах, Кулаковский записал:

«35) В Якутск и обратно (1919) — пароход — 4000 верст;

36) Из Амги в Кырынас и обратно — на оленях — 540 верст;

37) В Якутск — пароход — 2000 верст;

38) 1919 г. в Булун — катер — 2000 верст;

39) В Казачье — на оленях — 600 верст;

40) В Дьойуолаах и Булун — на оленях — 1000 верст;

41) В Казачье и обратно — на оленях — 1200 верст;

42) В Якутск — на пароходе — 2000 верст»…

Надо сказать, что соотносить поездки, приведенные в тетради Кулаковского, с реальными событиями его биографии не простое дело.

Алексей Елисеевич редко проставлял против поездок даты, иногда он вставлял километраже не в ту графу, которая соответствует виду транспорта… Вот и тут, к примеру, под пунктом 35 километраж дороги в Якутск и обратно вставлен в графу «пароход», хотя очевидно, что речь идет о поездке в Якутск зимой 1918/19 года… А вот пункт 36… Указывая дорогу из Амги в Кырынас и обратно, Кулаковский забывает указать дорогу из Якутска в Амгу и обратно…

Однако эти неточности и упущения свидетельствуют скорее не о забывчивости или невнимательности Алексея Елисеевича, а об особом отношении его к пройденным им дорогам.

Дороги составляли чрезвычайно существенную часть его жизни, но сам по себе километраж ничего не значил.

Существенным было наполнение дороги, соединение ее с духовным путем…

3

И тем не менее учителем в это время Кулаковский уже работал.

Только не в Абые, а в 27 километрах от города Покровска, на берегу Лены, где были созданы им поэмы «Дары реки» и «Сновидение шамана», где написал он свое письмо «Якутской интеллигенции»…

Да-да! Те самые Качикатцы, которые укрывали его в 1910–1911 годах, укрыли его и теперь…

Многое, многое изменилось в Качикатцах за десять лет.

Друг Алексея Елисеевича Кулаковского Семен Петрович Барашков довел до совершенства образцовое хозяйство, которое они налаживали вдвоем. Все эти прекрасные дома, электростанция, мельница, фермы, школа были теперь уже не его собственностью — всё это Семен Петрович, избегая конфискации и расстрела, добровольно передал советской власти…

Многое изменилось и в Качикатской школе…