Алексей Гаврилович Венецианов

Еще за два года до смерти жены, весной 1829 года, Венецианов предпринимает первое свое далекое путешествие — вместе с двоюродным братом, племянником и В. Ратниковым отправляется к двоюродному брату Павлу на Кавказ, в Ставрополье. Ехали невыносимо долго, терпя неудобства оглушительно грохочущей повозки, прозванной «трясодушкой». По словам племянника, Н. П. Венецианова, выехали они из Москвы 4 мая, а прибыли в Ставрополь лишь в конце месяца. На новом месте художник сразу принялся за работу — написал несколько церковных образов, начал многофигурную композицию, групповой портрет родственников и их детей; рядом с братом Павлом посадил и самого себя. Семейство расположилось в саду, за чайным столом. Ребятишки Вася и Афанасий играют в траве с кошкой. А чуть поодаль стоит с маленькой дочкой Павла Олей на руках старая няня. Ее старое, морщинистое, неприветливое лицо настолько заинтересовало художника, что он тогда же начал писать ее портрет. Этот портрет, известный теперь под названием «Старая няня в шлычке», остался недописанным. Но не завершены в нем лишь околичности. Лицо же, больше того — никогда еще в творчестве Венецианова не встречавшийся характер доведены до совершенной полноты выражения. Эта работа — пример блестящего живописного мастерства. Размашистая кисть, ни разу не ошибаясь, свободно лепит крупные массы: фигуру, складки толстого платка, наброшенного на согбенные плечи. Уже в характеристике фона мазок делается короче и мельче: Венецианов, как обычно, не «закрашивает» безразличным слоем стену за фигурой, а «ткет» живую, подвижную фактуру из небольших мазков разных оттенков. Движение кисти делается совсем сдержанным и осторожным, когда художник переходит к лицу, ведя точный пересчет морщинам, избороздившим старческую кожу. Драматическое напряжение изначально заложено в самом цветовом аккорде, звучащем с тревожной громкостью и силой: оливковая фигура на мрачном зеленовато-коричневом фоне, до грани неестественности яркие, кроваво-красные рефлексы на пергаментном лице и тяжелая, непроницаемая, исчерна-черная масса низко, по брови надвинутой шлычки. Кажется, впервые Венецианов для характеристики черной окраски платка пользуется не смесью нескольких цветов, а самой черной краской, как таковой. Тяжелая непроницаемость большого черного пятна подчеркивается еще и тем, что в отличие от всей остальной поверхности картины оно написано не сквозящими отдельными мазками, а многослойной гладкописью. Цветовой драматизм усиливается и оттого, что художник не только прибегает к алым горящим рефлексам, заливающим затененную сторону лица, но, приводя красное и черное в открытое столкновение, обозначает красной линией границу платка и лица.

Состояние души старухи напряженно, глаза смотрят сторожко, недоверчиво, недобро. Александр Бенуа, в собрании которого долго находился этот портрет, писал, что ее тревожные глаза даже имеют в себе что-то страшное, напоминающее драматическую атмосферу гоголевской повести «Портрет». В этом образе нет и тени того гармонического согласия с миром, доверчивого покоя, которые в течение стольких лет составляли характер его музы. Теперь она, его муза, приобрела иной вид… В прежние годы он почти не писал старух. Его привлекала прекрасная женщина в расцвете сил, прекрасная душой, а часто и внешностью; воспевал он полный светлых надежд и мечтаний чистый мир юности и детства. Отныне он все чаще будет вглядываться в лица людей преклонных лет, стараться постичь, чем и как человек начинает жить на склоне лет, когда все прекрасное позади, когда желания уже умерли, а человек еще жив. В портрете старой няни в шлычке перед нами впервые предстает смятенный, охваченный тревогой человек. Несомненно, здесь нашли отражение иные, прежде чуждые Венецианову ощущения.

Исцеления своих болей и невзгод он ищет в своей ответственности за судьбы других людей. Иногда только это и удерживает людей подобного склада в жизни. После смерти жены у Венецианова на руках не только двое собственных детей, девушек в ранней поре юности, когда человеку, быть может, больше чем когда-либо нужны внимание, забота, поддержка в этот тяжкий период перехода из мира детства в жестокий и беспощадный взрослый мир. А ведь кроме кровных, были еще «дети» по искусству, ученики. Большое счастье, что их тесный круг в те трудные для учителя годы еще не разомкнулся…