Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены, 1796–1917

По дороге в Царское Село, из Витебска, в 20 ч. 50 м. царь отправляет телеграмму: «Провел вторую половину дня хорошо. В 8 часов температура 38,1. В отличном расположении духа и несколько изумлен, зачем мы едем домой. Пожалуйста, завтра на станции никого». В конце дня 4 декабря царь, как обычно, подвел итоги ушедшего дня: «Алексей ночь спал с перерывами. Утром температура дошла до 39, но после полудня она опустилась до 37,5. Кровь все еще сочилась из левой ноздри, хотя в меньшем количестве. В общем, он меньше кашлял и был веселее. Прибыли в Могилев в 12 ¹/₄ ровно через сутки… В четыре часа тронулись на север… Сидел много с Алексеем: так же много читал – встреченных фельдъегерей».[627]

В отличие от царя, который читал бумаги, ночь с 4 на 5 декабря показалась Жильяру сплошным кошмаром. Он писал: «Силы больного быстро падали. Приходилось несколько раз останавливать поезд, чтобы сменить тампоны… его нельзя было оставлять в лежачем положении – дважды делались обмороки, и я думал, что это конец».[628]

К утру 5 декабря ситуация несколько стабилизировалась и кровотечение уменьшилось. В 11 часов утра поезд прибыл в Царское Село. На пустой платформе его ожидала императрица с дочерьми. Наследника перевезли в Александровский дворец, где лекарский помощник Поляков наконец прижег ранку, образовавшуюся на месте маленького лопнувшего кровеносного сосуда. Вечером 5 декабря царь записал в дневнике: «Привезли Алексея в моторе домой и сейчас же наверх в его комнату – угловую. Там собрался сонм докторов; Поляков прижег ему в левой ноздре и оставили в покое и без тампона в носу. Лихорадки не было, состояние духа отличное». А на следующий день, 6 декабря, он пометил в тетрадке: «После обеда приехал Григорий; посидели вместе у кровати Алексея».[629]

После стабилизации состояния здоровья наследника Николай II уехал в Ставку. Сохранилось несколько писем, отправленных цесаревичем Алексеем в Ставку к отцу из Александровского дворца. В середине декабря 1915 г. он писал: «Доктор Поляков приезжал сегодня утром и тыкал в нос и уши, но не в свои, в мои!». Поднялся с постели цесаревич только 18 декабря 1915 г. Он писал отцу в этот день: «Сегодня я первый раз встал и оделся. За это время я потерял только один фунт».[630] В архивных материалах глухо упоминается о том, что в эти дни в Александровском дворце производились какие-то «лабораторные работы», связанные с заболеванием Алексея. В феврале 1916 г. лейб-медик Е.С. Боткин направляет записку личному секретарю императрицы графу Я.Н. Ростовцеву с просьбой об оплате услуг доктора М.Л. Лычковского «за проведенные им лабораторные работы в связи с заболеванием Наследника».[631]

Процесс восстановления в Александровском дворце на этот раз затянулся не на столь длительный срок, как это бывало ранее. Жильяр отмечал, что цесаревич вполне собрался с силами уже в феврале 1916 г. Но вместе с тем возобновились и обычные болячки. В начале февраля 1916 г. у цесаревича распухла правая рука. В апреле 1916 г., играя с кортиком, цесаревич повредил себе руку, и осложнение было настолько серьезным, что императрица в письме от 9 апреля 1916 г. к Вырубовой вспоминала Спалу: «…внутри кровоизлияние, страшно страдал и боли, хотя гораздо меньше, не прошли… Очень похудел, первые дни напоминали Спалу, помнишь? Всю зиму все было хорошо, но, наверное, так и надо?». На следующий день в письме к Вырубовой она пишет, что опухоль «рассасывается быстро и хорошо… сегодня были опять сильные боли… Раз на днях дошло до 39, но это был признак рассасывания».[632]

Все это бесконечное перечисление болячек наследника, буквально липших к ребенку, показывает, под каким огромным и постоянным эмоциональным стрессом находилась царская семья. Причем «болячки» надо было тщательно скрывать от окружения семьи. При этом с весны 1915 г. императрица активно включается в публичную политику и начинает пожинать ее грязные плоды. Именно с этого времени критика царской семьи становится особенно разнузданной. И в этой политической борьбе допускались любые инсинуации, ставящие целью дискредитацию семьи императора. И наряду с клеветой на царя, на императрицу и ее дочерей, волна клеветы обрушивается и на цесаревича.

Оппозицией разыгрывается «Бадмаевская карта». К этому были некоторые формальные основания. Во время тяжелой апрельской болезни цесаревича в Александровском дворце побывал П.А. Бадмаев.[633] Это подтверждает его письмо к императрице от 22 апреля 1916 г.: «Приношу Вашему Величеству благодарность за разрешение повидать наследника цесаревича и августейших ваших дочерей».[634]