Александр. Том 2

— И что же так сильно заинтересовало графа Воронцова, а потом и тебя? — я смотрел на Сперанского, стараясь не нервничать слишком сильно. Чёртов Мудров, почему так долго⁈

— Как я уже говорил, я написал графу Воронцову насчёт ваших планов о создании дорог, — Сперанский смотрел прямо. — Джон Макадам долгое время жил в Америке и даже сделал там себе небольшое состояние. Этот господин инженер и его услуги были весьма востребованы, так что он не бедствовал.

— Меня не интересует биография господина Макадама, — перебил я Сперанского. — Что он придумал?

— Он разработал дорожное полотно с использованием щебня. В планах есть параметры насыпи, водостоки… Я не слишком в этом разбираюсь, — добавил Сперанский. — Отдельно идут планы, в которых он предлагает делать верхнее покрытие более твёрдым.

— Каким образом? — я знаю, вашу мать, как сделать достаточно твёрдое и ровное покрытие, но я не могу бежать впереди паровоза! Потому что это будет как снежный ком, который погребёт под собой и меня самого, и тех, кто мне доверится.

— Битум. Он предлагает использовать битум, — ответил Сперанский. Я закрыл глаза. Почему же тогда…

— Почему ему отказали в патентном бюро? — быстро озвучил я свой вопрос.

— Он шотландец, — Сперанский скептически хмыкнул. — Шотландцу сложно получить патент и разрешение на работу с первого раза. Не сомневаюсь, что в конце концов ему дадут все положенные разрешения, но пройдёт не меньше года, пока он их получит.

— Какие замечательные, просто замечательные люди! — я позволил себе широко улыбнуться. — Мы можем как-то заманить Макадама в Российскую империю и осуществить его мечту о дорогах? Я могу предложить ему тысячи и тысячи вёрст. Ему на всю жизнь хватит.

— Боюсь, что нет, ваше величество, — Сперанский покачал головой. — Джон Макадам с тем же успехом мог остаться в Америке. Но он хочет, чтобы в его родной Шотландии появились по-настоящему хорошие дороги. Он из-за этого вернулся в Эдинбург. Деньги его особо не интересуют, повторюсь, господин Макадам сумел заработать приличное состояние.

— Эгоист хренов, — пробурчал я. — Мне вот совершенно не интересны прекрасные дороги в его Шотландии.

— Что? Я не расслышал, ваше величество, — Сперанский нахмурился, потому что действительно не расслышал, о чём я шептал.

— Нам нужен инженер. И кто-то, кому можно поручить начать разрабатывать проект, а потом головой за него отвечать. Кто-то, кто чувствует себя обделённым и одновременно в чём-то виноватым. И кто сможет сработаться с Макаровым, потому что красть слишком по-крупному и слишком нагло я не дам, — задумавшись, я посмотрел на дверь. — Как ты думаешь, Миша, граф Кочубей выглядит достаточно обиженным на меня из-за холодности приёма, и в то же время виноватым из-за своей слишком уж сильной задержки?

— Эм, — Сперанский поднёс палец к губам. — Я не могу сказать, ваше величество. Я плохо знаю графа.

— Все мы знаем друг друга недостаточно хорошо.

Я задумался. Что я помню о Кочубее? Да ни черта я не помню. А из Сашкиных записей знаю только, что он активно любил Англию и не вылезал из-за границы. Но это можно было сказать о половине дворян. Могу я поручить ему такое ответственное дело, как дороги? Понятия не имею. Но пока не попробую и не узнаю. Вроде бы он далеко не глупый человек. Ладно, до дела дойдёт не прямо сейчас. И на стадии подготовки можно уже многое будет сказать о человеке.

Дверь приоткрылась, и в кабинет скользнул Скворцов.

— Ну слава богу, наконец-то! — я соскочил с подоконника. — Где Мудров?

— Он на кухне, ваше величество. Он спросил, можете ли вы… В общем, наверное, лучше, если я сейчас приведу его сюда.

— Илья, идём, — вместо ответа скомандовал я, первым выходя из кабинета.

До кухни мы дошли быстро. На наш небольшой отряд из трёх человек, а Сперанский увязался за мной, смотрели с удивлением. А за спиной уже готовые продолжить путешествие люди начинали перешёптываться. На кухне никого, кроме Мудрова, не было. Он стоял перед столом и пристально смотрел на разделочную доску, буквально гипнотизируя её взглядом.

— Что с её величеством, Матвей Яковлевич? — резко спросил я, подходя к нему.

— Ничего, всё в порядке, — ответил Мудров. — Вы правильно сделали, ваше величество, что запретили подавать отдельные блюда. Граф Кочубей всё ещё болен, он съел больше этой дряни, но не настолько, чтобы погибнуть.

— Что с ними? — я нахмурился.

— Что вот это такое, ваше величество? — и Мудров указал на лежащее на разделочной доске растение с острым знакомым запахом. Кружевные листья, белый корень. Он спрашивал, поэтому я сразу заподозрил какой-то подвох.

— Петрушка? — спросил я неуверенно, не рискуя прикасаться к растению.

— Вы убрали все блюда, в которых вот это использовалось в качестве приправы. А сами вы почему их не ели раньше? — Мудров продолжал гипнотизировать взглядом доску.

— Терпеть не могу петрушку, — признался я ему. — Меня от одного запаха выворачивает. К кинзе это тоже относится. Почему вы задаёте эти вопросы? — я сложил руки на груди, продолжая хмуриться.