С первого же дня, проведенного в роте, Александр понял, почему премьер-майор Соковнин даже в праздники с рассвета в штабе. Приходилось спешить, чтобы подтянуть Семеновский полк в уровень с другими гвардейскими полками. Надо было налаживать наново полковое хозяйство и осваивать огромное лесное болото, отведенное полку для поселения за рекой Фонтанкой. Оно простиралось, гранича восточной стороной с Песками и Невской перспективой, а с запада — с большой Московской дорогой, за которой начинались уже владения Измайловского полка.
В ротах, раскинутых по светлицам в отдельных избах на большом пространстве, только еще складывался по-новому порядок. Многие из рядовых, женатые, вроде великана Дубасова, жили в отдельных избах. Прочие солдаты ютились в плохо сколоченных из сырого леса связях, жили скученно и, терпя нужду в овощах, хворали цингой. Солдаты из дворян — а их в полку считалась половина — жили на вольных квартирах, ближе к Адмиралтейству и дворцам, а некоторые из них, побогаче, имели там целые усадьбы и жили полным домом; эти отлынивали от строя и трудных посылок, сказывались, когда надо, больными.
Хлеб пекли даже и зимой в полевых печах под навесом. Ротные котлы топились в кое-как сколоченных сараях. Провиантское ведомство давало овес, сено, муку и соль, но капусты не хватало, и приходилось думать о своих, ротных, огородах, чтобы в следующую осень не остаться совсем без капусты, и о полковых луговых угодьях — сена также не хватало для коней.
Семеновский полк состоял наполовину из дворянских недорослей, наполовину из крестьян. Дворянская часть полка делилась на две партии. Солдаты победнее примыкали к премьер-майору Соковнину; служба со всеми ее тягостями являлась для них работой, а движение по службе — сообразно заслугам и отличию — единственной жизненной дорогой. Недоросли из богатых и знатных семей — их звали в полку «красавцами» — стояли на иной позиции. Они окружали командира полка Апраксина. Им нужен был внешний блеск. Они делали карьеру не в полку, а при дворе, ревнуя к любимому полку Елизаветы Петровны — Преображенскому. Еще бы: Преображенские солдаты посадили ее на трон! Им доставался весь блеск почестей, а второй из трех полков петровской потешной гвардии — Семеновский, равный по старшинству и заслугам, — выглядел пасынком. В дворцовые и знатные караулы, на вахтпарады и разводы семеновцам, однако ж, надлежало являться хорошо одетыми, в отличной амуниции, маршировать и делать построения и выкидывать артикул ружьем не хуже прочих. Из-за этого на Семеновский плац далеко за городом, близ Скотопригонного двора, на Московской дороге по утрам скакали в сопровождении денщиков блестящие кавалеры в касках с бобрами, в богатых плащах. Тянулись возки, запряженные шестерней, с форейторами впереди, с гайдуками на запятках. На плацу, меся грязный снег сапогами, солдаты маршировали, строились, выравнивали ряды, выкидывали ружьями артикул…
Здесь, на плацу, под рокот барабанов, с тяжелым мушкетом на плече, Суворов узнал будничную, трудовую изнанку строевой жизни, которая его, мальчика, в Москве пленила своей внешнею красой.
Капралы-«красавцы» на плацу были требовательны к солдатам, кричали на учителей и били их по лицу. Учителя били в свой черед солдат. По окончании учения «красавцы» уезжали в город, солдаты возвращались в светлицы к «кашам». После обеда и краткого отдыха их ставили на неотложные работы.
Александра Суворова капитан Челищев сразу отметил как «безответного» солдата. За зиму не случилось, чтобы Суворов отказался от наряда на работу или трудной посылки. Его отправляли принимать сено на барки против Тучкова буяна, муку и крупу на Калашниковскую пристань Александро-Невского монастыря, солонину из складов Петербургской стороны.
С раннего утра до ночи Александр оставался в ротах — обедал и ужинал у солдатского котла — и возвращался на квартиру к дяде в Преображенском полку в такой усталости, что оставалось только спать. С дядей, тоже очень занятым в своем полку, Александр виделся мельком, они мало говорили между собой, встречаясь только рано утром за чаем и изредка вечером, когда удавалось ужинать вдвоем. Как-то дядя сказал:
— Брат Василий спрашивает письмом, как ты здоров, как служишь. Жалуется, что ты ему давно не пишешь.
— Я ему все разом отпишу подробно.
— Напиши не отлагая.
Суворов тут же сел к столу, сдвинул в сторону книги, очинил перо и написал отцу:
«Здоров. Служу. Учусь.
Привезенные из Москвы книги ни разу не раскрывались, кроме «Парле Франсе». На книге Квинта Курция о делах Александра Македонского лежал рукописный устав полевой и караульной службы.