Муравьеву погребли в Петровском заводе, на погосте, рядом с двумя умершими ее дочерьми…
Ранняя смерть ее глубоко потрясла всех заключенных. Особо тяжело пережили это женщины. Никита Муравьев поставил над могилой жены каменную часовню с неугасимой лампадой над входом. Она горела много лет…
Одоевский был грустен этой осенью. Он еще не знал, что скоро уедет из Петровского завода и останется один посреди огромных сибирских просторов. Смерть обходила его пока стороной. Зато другого русского поэта настигла.
Шишкова ценил и любил Александр Пушкин.
«До сих пор жалею, душа моя, что мы не столкнулись с тобой на Кавказе, — осенью 1823 года писал он из южной ссылки, — могли бы мы и стариной тряхнуть, и поповесничать, и в язычки постучать. Впрочем, судьба наша, кажется, одинакова, и родились мы, видно, под единым созвездием. Пишет ли к тебе общий наш приятель Кюхельбекер? Он на меня надулся бог весть почему. Помири нас. Что стихи? куда зарыл ты свой золотой талант? под снега ли Эльбруса, под тифлисскими ли виноградниками? Если есть у тебя что-нибудь, пришли мне — право, сердцу хочется».
В год декабрьского восстания он находился в самом сердце Южного общества — в Тульчине. А позади была бурная, полная драматизма жизнь. Племянник известного литератора и государственного деятеля, адмирала Шишкова, Александр Ардальонович Шишков 2-й с юных лет не разделял взглядов своего дяди, тяготея к свободолюбивым идеям.
Знакомство с лицеистами Пушкиным и Кюхельбекером развило его рано пробудившееся поэтическое дарование. В чине штабс-капитана в 1818 году Александр Шишков был арестован за политическую «провинность» и отправлен на Кавказ. В 1821 году он уже в Одессе, а еще через четыре года в Тульчине…
Начальство считало его дерзким вольнодумцем. Он действительно был посвящен во взгляды деятелей Южного общества. Арестованный в январе 1826 года, он вскоре благодаря заступничеству влиятельного дяди был освобожден. На следующий год его арестовали снова: за «стихи, писанные в пасквильном, дерзком, злобном и даже возмутительном духе…».
Его отправили служить в крепость Динабург. Однако здесь Шишков, по словам великого князя Михаила Павловича, «не токмо не старался загладить прежнего преступления своего хорошим поведением и усердием по службе, напротив…». В крепости поднадзорный нашел способы общаться с заключенным в темнице Вильгельмом Кюхельбекером.
В феврале 1829 года по распоряжению Николая I «за нетрезвое поведение и произведенную ссору» Александра Шишкова предают военному суду. Через год он был уволен в отставку «за неприличные званию офицерскому поступки». «Как человека вовсе неблагонадежного» его водворили под строгий полицейский надзор в Тверь, где он сильно бедствовал, так как обзавелся семьей и приходилось постоянно думать о заработке.
К тому времени он уже был известен в литературных кругах как даровитый поэт и прозаик. Летом 1831 года Он тайно ездил в Москву, пытаясь договориться с тамошними литераторами и пристроить свои произведения в журналы. Узнав об этом, Николай I приказал: «Взять меры, чтоб впредь не своевольничал». Травля поэта усилилась…
А в сентябре 1832 года, придравшись к антиправительственным высказываниям Шишкова, некий поручик Чернов нарочно грубо оскорбил его жену. Начавшуюся ссору удалось потушить.
Спровоцированный местными жандармами, Чернов вскоре неожиданно подстерег Шишкова на темной лестнице и вонзил в его грудь кинжал.
«…Часа два тому назад брат твой простился с четырьмя своими товарищами, которые уехали на поселение, — Фаленберг, Одоевский, Игельстром и Муханов… Каждый раз прощания сии бывают очень трогательными. Родные братья не могут расставаться с большею нежностью, так как несчастие и одинаковость положения сближают. Представь себе, что все в слезах и все огорчены душевно…»
Расставание действительно было печальным.
По случаю рождения сына Михаила Николай I ока-вал «высочайшую милость», заменив некоторым «государственным преступникам» каторгу ссылкой на поселение.
— Прощайте, друзья!..
— До встречи, ежли пошлет ее бог!
В конце декабря Одоевский, Муханов, Игельстром и Фаленберг навсегда покинули Петровский завод.
Начиналась метель… Поднялся сухой колючий ветер. Одоевский привстал на санях и оглянулся.
Тюрьма, где провел он два каторжных года, медленно растворялась в летящем крупными хлопьями снеге…
Иркутск был чист, аккуратен, улицы просторны. Товарищи Одоевского получили направления на поселение, простились с ним и уехали.