Александр Одоевский

Приняв участие в освободительных походах, повидав Европу, он вернулся домой и уже навсегда расстался с порыжевшим от солнца и пороха мундиром.

Несмотря на свою боевую молодость, Иван Сергеевич не был особо склонен к военной службе. И потому не приуготовлял к ней сына. Впрочем, на досуге он любил вспоминать свою юность, знаменитых полководцев, с коими близко знаком был, походы, в которых участвовал…

Будучи внуком президента Вотчинной коллегии Ивана Васильевича Одоевского, он служил в молодости адъютантом светлейшего князя Потемкина-Таврического, воевал в Турции и Польше. Получив сравнительно небольшой чин генерал-майора, женился но любви на своей кузине Прасковье, принесшей ему в приданое большое поместье в Ярославской губернии и тысячу крепостных душ.

Единственному сыну они отдали всю сердечную теплоту и любовь.

Одиннадцатого февраля 1815 года Сашу Одоевского по обычаю старинных дворянских семей записали на тринадцатом году на гражданскую службу — канцеляристом в Кабинет его величества, где он, ничего не делая, начал потихоньку получать очередные чины… С учителями он занимался по-прежнему.

Летом ездил с отцом в Николаевское. По дороге задерживались в небольшом селе Сущеве, от которого до родных мест было не более сотни верст. Село это принадлежало отставному секунд-майору Ивану Никифоровичу Грибоедову, родственнику Одоевских. В старом барском доме они нередко останавливались на ночлег.

Здесь молодой князь познакомился со своим кузеном Александром Грибоедовым, остроумным, слегка скептичным юношей, полным столичных новостей и литературных интересов.

— Каково служится, тезка? — смеясь, спрашивал он подростка. — До генеральских чинов много ли осталось?

Одоевский смущался.

— А поэзией ты случайно не увлечен? Я угадал, да? И конечно, сочиняешь? Ну-ка прочти…

Прослушав с трудом выдавленные раскрасневшимся отроком строки, Грибоедов доброжелательно качал головой.

— Мне кажется, изрядно! Толково и с чувством… Прочему научит жизнь.

— Ты совсем замучаешь сына, Александр! — вмешивался в разговор Иван Сергеевич. — Он у меня как барышня, чуть что — краской заливается.

— Со временем возмужает!

После злополучной дуэли Шереметева с графом Завадовским, Грибоедова, бывшего на ней секундантом, отправили с русской миссией в Персию.

Одоевский долго помнил о своем двоюродном брате, одобрившем его первые поэтические опыты. Надеялся на новые с ним встречи, с нетерпением ждал их…

В последнее время он основательно сдружился с французом Шопеном и профессором Педагогического института Арсеньевым, чья недавно вышедшая книга «Начертание статистики Российского государства» подверглась жестокому гонению.

— Константин Иванович! За что ругают вашу книгу?

— За либеральные идеи, мой юный друг.

— А все же?

— Понимаешь, Александр! Я считаю крепостное право тормозом всему: промышленности, земледелию… Только свобода всех граждан — залог процветания общества. Да можешь сам прочитать об этом в моей книге.

— Но где я…

— Возьми мой экземпляр. Только об одном прошу! матери и особливо Ивану Сергеевичу не показывать.

Вечером, закрывшись в своей комнате, он полистал страницы книги и наткнулся на такие слова:

«…Крепостность земледельцев есть также великая преграда для улучшения состояния земледелия. Человек, не уверенный в полном возмездии за труд свой, в половину не произведет того, что в состоянии сделать человек, свободный от вечных уз принуждения». «Верно», — отметил Александр карандашом на полях страницы и снова углубился в чтение. «Доказано, что земля, возделанная вольными крестьянами, дает обильнейшие плоды, нежели земля одинакового качества, обработанная крепостными. Истина непреложная, утвержденная опытами многих веков протекших, что свобода промышленника и промыслов есть самое верное ручательство в приумножении богатства частного и общественного, и что для поощрения к большей деятельности и к большему произведению нет лучшего, надежнейшего средства, как совершенная, не ограниченная никем, гражданская личная свобода, единый истинный источник величия и совершенства всех родов промышленности…»

Допоздна просидел за «Начертанием статистики Российского государства» Александр. Она открыла ему глаза на многое. И Шопен говорил ему о том же. И любимый Жан-Жак всегда проповедовал равенство… А что он видит хотя б в своем Николаевском? Нищету и забитость крестьян? Их постоянную зависимость от отца?.. Иван Сергеевич же слишком строг, порой даже жесток с ними. Сколько раз наказывали безвинных на конюшне! Как можно требовать потом от них любви и покорности? Голодный сытого не поймет…

Множество тревожных мыслей бродило в голове молодого князя.

Поздно ночью скрипнула дверь.

На пороге комнаты стояла Прасковья Александровна. — Последнее время она плохо чувствовала себя, похудела и была бледна.

— Можно ли так утомляться? — укоризненно произнесла она.

— Тушу свечу, маменька! — виновато ответил он.

— Что ты читаешь?

— Да так… — замялся, покраснел оттого, что вынужден лгать. — Французский роман.