Александр Невский

Кубков было много, радостного шума и общего веселья тоже, но где-то между пятым и седьмым кубком Гаврила Олексич, запечалившись вдруг, сказал сидевшему рядом князю:

— Отпусти ты меня в Новгород, Ярославич. Не задержусь, туда — обратно да сутки в Новгороде.

— Случилось что?

— Зазноба у меня там, — вздохнул Олексич. — Зазноба там, а заноза — здесь. — И гулко ударил себя кулаком в грудь.

Невский усмехнулся:

— Хорошо, что сердца слушаешься. Поезжай, Олексич… Да, пошли кого-нибудь из дружинников порасторопнее к князю Андрею. Пусть ко мне поспешает. Ливонцев отбросили, но главная битва ещё впереди.

Зная князя Андрея, Гаврила Олексич послал к нему опытного дружинника, которого Андрей должен был помнить. А дружиннику сказал:

— Нрав Андрея тебе, Будимир, ведом, наверняка гульбой сейчас занимается. Гульбу прекратить, дружину поднять и двигаться немедленно. У Невского счёт на дни пошёл.

А сам тотчас же выехал в Новгород. Но не в санях, верхом с верным слугою-оруженосцем, потому что спешил. И не очень-то придерживался извилистой разъезженной дороги, а спрямлял её, где только мог. Не потому лишь, что дорога петляла, как змея, а и потому, что по ней потоком шли обозы с продовольствием, оружием и одеждой для воинских сил князя Александра. И, укорачивая напрямую очередную дорожную петлю через лес по совсем уж заметённой тропке, был внезапно остановлен тремя десятками заросших по брови, кое-как вооружённых мужиков.

— Стой, боярский выродок!…

Олексич вместе со слугой-оруженосцем в силах был пробиться и ускакать, но на незнакомой лесной тропе мог оказаться завал, и тогда отбиваться было бы куда сложнее. Да и коня мог потерять, а пешком до Новгорода добираться было совершенно немыслимо.

— Шубу сымай!…

— Шубу? — Гаврила расстегнул шубу и расправил её, чтобы быстрее выхватить меч, если дело дойдёт до схватки — А рожи-то у вас новгородские.

— Жердями1 Жердями его с коня спешьте сперва!. — громко крикнул кто-то, до времени скрывавшийся под еловой заснеженной лапой. — Он же мечом пробьётся, для того и шубу расстегнул!…

— Правильно атаман говорит, пробьюсь, — спокойно сказал Олексич, лихорадочно припоминая, где он слышал этот голос. — А не пробьюсь, так половину из вас порешу. Я — дружинник, я с рыцарями воевал, пока вы тут купчишек грабили.

Лесная ватага озадаченно примолкла. Потом кто-то — не тот, что под елью хоронился, — выкрикнул:

— Жердями, сказано вам! Жердями его…

— Молчать!… — изо всех сил рявкнул Олексич, почувствовав, что перехватывает разговор. — Молчать, когда с вами воин говорит, золотую цепь получивший за Невскую битву. Мы вчера Псков на копьё взяли, Новгород все силы напрягает, чтоб ливонцев отбросить, а вы татьбой занимаетесь? Совесть-то есть у вас или труха гнилая вместо неё? Ну, порешите вы меня, правую руку Невскому отрубите, и рыцари сюда ворвутся. Что делать тогда новгородцам, отцам и матерям вашим, братьям и сёстрам? В лесах всю жизнь отсиживаться?

— Невского наши бояре из Новгорода выгнали, — не очень уверенно сказал атаман под елью. — Врёшь ты все, шкуру свою спасаешь.

— Это Гаврила-то Олексич врёт? — неожиданно возмутился оруженосец, хлопнув себя руками по бёдрам — Ну и глупый же ты, парень. Да вчера на дружинном пиру.

— Правда, что ты — сам Олексич? — спросил атаман, не обратив внимания на выкрик оруженосца.

— Буслай, что ли? — усмехнулся Гаврила, с огромным облегчением почувствовав, что драки не будет. — Ну, вылезай, чего хоронишься? Мало, видать, я тебя в поруб сажал за буйство твоё. Вылезай, вылезай, узнал ведь.

Из— под ели скорее смущённо, чем неохотно, вылез добрый детина в драной шубе, с мечом на поясе и без шапки. Шапку ему заменяла грива давно не стриженных волос. Подошёл, глянул искоса и опустил голову.

— Ну, я.

— Разбоем занимаешься? Смотри, Буслай, матери скажу, она тебя прилюдно за волосья оттаскает.

Ватага засмеялась.

— Цыц! — крикнул легендарный драчун Господина Великого Новгорода. — А почему, Олексич? Да потому, что по этой дороге те купчишки товары возят, которые и Новгород продали, и самого князя Невского из него выгнали. Вот мы им калиты и дырявим.

— А не лучше ли рыцарскую броню дырявить, Буслай? С твоей-то силой, с твоим-то уменьем.

— Так ведь не простят нам, поди, Олексич, — вздохнул атаман. — Нагрешили…

Гаврила встал на стременах, поднял руку:

— Именем князя Александра Ярославича Невского прощаю вас, если добровольно в ополчение перейдёте под руку воеводы Яруна!

— Веди, — сказал Буслай. — За князя Невского да землю Русскую и помереть не страшно.