Александр II

«Не впускать бы в Россию ни одного иностранца – вот и все тут: да та беда, что этого сделать невозможно. Пока у русского мужика есть изба и своя полоса в поле; пока у него есть образ на стене и он умеет творить крестное знамение; пока он называется крестьянином, что значит не что иное, как христианин, за Россию опасаться нечего. Пускай себе пишут в иностранных газетах, что Россия скоро распадется, что в России нет народности, что она страдает под железным игом и тому подобные бредни – все эти нелепости только смешны, когда посмотришь, что делается у них, и как спокойно у нас. Мы живем и судим просто, оттого и хорошо; не мудрим, а всякий старается, по крайнему своему разумению, исполнить свои обязанности, от того и идет все своим порядком. Порядок в мыслях, порядок в поступках. Мы знаем, что нет власти, иже не от Бога; знаем, что лучше иметь одного владыку, чем иметь их двести тысяч; что лучше покоряться законному, могучему властителю, который силен и защитит нас, чем повиноваться буйной, необразованной черни, которая умеет только жечь да грабить. Знаем, что совершенства нет на земле. Какая же нам надобность прививать к себе образ мыслей чужих земель и действовать, как они действуют. Пусть они себе хоть сквозь землю провалятся – оно было бы даже лучше – лишь бы Россия была цела… Наши умники не знают русского народа… Не троньте этот народ, оставьте его в патриархальной простоте и во всем природном его величии; а ежели вздумаете прививать к нему западные идеи, да начнете мудрить – худо будет.

Мужик наш не теряет золотого времени, не ходит по улицам с барабанным боем и распущенными знаменами, не пересаживает деревья с места на место, называя их „деревами Свободы“, не проводит жизни в пустых прениях в клубах, вредном чтении дурацких афиш, а мирно обрабатывает свое поле и благодарит Бога за кусок хлеба…»

Это верное направление мыслей Николай одобрял и сам ему следовал. В 1849 году он одобрил предложение московского генерал-губернатора А.А. Закревского о запрете на открытие в Москве новых фабрик и заводов и был по-своему прав. Закревский тоже понимал его направление:

«Имея в виду неусыпно всеми мерами охранять тишину и благоденствие, коими в наше время под державою Вашего Величества наслаждается одна Россия, в пример другим державам, я счел необходимым отстранить всякое скопление в столице бездомных и большей частью безнравственных людей, которые легко пристают к каждому движению, нарушающему общественное и частное спокойствие. Руководствуясь этой мыслью, сообразной с настоящим временем, я осмелился повергнуть на высочайшее воззрение Вашего Величества, всеподданнейшее мое ходатайство о недозволении открывать в Москве новые заводы и фабрики, число коих в последнее время значительно усилилось, занимая более 36 000 фабричных, которые состоят в знакомстве, приязни и даже часто в родстве с 37 000 временно-цеховых, вольноотпущенников и дворовых людей, не отличающихся особенно своею нравственностью».

Положив в основу благодетельного процветания России наблюдение за нравственностью, граф Арсений Андреевич все-таки признавал и фабрики: «Чтобы этим воспрещением не остановить развития русской нашей индустрии, я предположил дозволить открытие фабрик и заводов в 40 или 60 верстах от столицы, но не ближе».

Фигура Закревского типична для николаевского царствования: сын бедного дворянина (Николай после 14 декабря избегал приближать старую аристократию), он учился на «медные деньги» и остался безграмотным; волею случая оказался приближенным к генералам Каменскому и Барклай-де-Толли; боевой генерал, участник Отечественной войны, он и спустя четверть века после нее жил представлениями того, давно ушедшего, времени, был уверен в превосходстве России над всеми державами, в бесспорной благодетельности нынешнего ее развития. Николай к нему благоволил, и сам женил на богатейшей графине Аграфене Федоровне Толстой.

Закревский был жесток. Примером может служить его вопрос Михаилу Лунину, первоначально заключенному в Финляндии в крепости, бывшей в таком худом состоянии, что дождь протекал сквозь потолок. Генерал-ревизор спросил заключенного: «Есть ли у вас все необходимое?» Лунин с усмешкой ответил: «Я вполне доволен всем, мне недостает только зонтика».