Александр II

Милютин и Адлерберг, даже видя готовность государя к принятию сего плана, в один голос откровенно заявили, что велика опасность возложения лично на государя ответственности за исправление испорченной кампании. Нет гарантий, что дело пойдет лучше с переменой командования. Император согласился с ними.

Стоит здесь привести и мнение лейб-медика Сергея Петровича Боткина, по долгу службы находившегося при государе. Скептик и отчасти циник, как большинство врачей, он писал в одном из писем: «Вообще, герои как-то поприелись, потеряли свой аромат, раз воочию всякому стало ясно, что отдельный героизм ни к чему не ведет. По манере себя держать, по серьезности и честности отношения к делу самыми симпатичными личностями для меня остаются государь и Милютин. Только глядя на них, ты не встречаешь этого „я“, которое так и пробивается в большей части других высокознающих деятелей; скромность и серьезность Милютина внушают к нему величайшее почтение; он весь отдан своему делу, которому охотно готов даже жертвовать своим „я“».

Осень оказалась неожиданно холодной. 14 ноября пронеслась настоящая буря с дождем и мокрым снегом. Температура опустилась до 0°. Отмечались вспышки черной оспы. Государь оставался простуженным, но больным себя не признавал.

Плевна капитулировала 28 ноября. Великий князь Николай Николаевич торжествовал. Ему был дарован высший воинский орден Св. Георгия 1-й степени, Милютину – орден Св. Георгия 2-й степени. Дмитрий Алексеевич искренне удивился, не считая себя достойным столь высокой награды. Однако Александр II вполне оценил своего военного министра, звезда которого с «третьей Плевны» взошла еще выше, и он стал подлинно доверенным лицом царя.

В тот день граф Адлерберг с улыбкой напомнил Милютину данный им зарок: выкурить папиросу после падения Плевны, и некурящий министр впервые в жизни закурил, вызвав громкий хохот царя и его окружения.

10 декабря 1877 года государь со своей свитой вернулся в Санкт-Петербург. Приятно было вновь увидеть простор проспектов и Невы, золотую иглу крепости, бронзу, зеркала и красный бархат Зимнего, где, как всегда, отлично топили. Полегчало на сердце от вида милой, хотя и старой, печальной Марии Александровны, и цветущей, опьяневшей от радости Кати. Полуденный выстрел пушки утверждал в мысли, что все придет в норму – но у жизни правила меняются.

4

Прекращение войны не всегда означает наступление мира. Это Александр Николаевич с очевидностью понял в начале 1878 года. 2 января, после обедни в дворцовой церкви и завтрака, он провел совещание с Горчаковым и Милютиным, что стало уже обыкновенным. Государственный канцлер подчас впадал в старческую болтливость, а то становился настолько бестолков и непонятлив, что едва хватало терпения выслушивать его и объяснять простейшие вещи. Заменить же Горчакова царь не решался. Он ценил старика за прошлое и не желал наносить ему тяжелого удара. Присутствием же военного министра дело несколько облегчалось. Милютин, которого Горчаков упрямо называл «министр военных сил», сам возражал, сам разъяснял спорные моменты и настаивал на принятии министерством иностранных дел конкретных мер, избавляя государя от объяснений с канцлером.

Александр Николаевич показал телеграмму от султана Абдул-Гамида. В ней повелитель правоверных убеждал российского императора склониться на мир и умолял об остановке всех наступательных действий русской армии. Царь наложил на телеграмму резолюцию: держаться принятого плана и не начинать с султаном переговоров о перемирии прежде получения положительного согласия на заявленные Петербургом основания мира.

Однако вскоре пришла телеграмма от королевы Виктории, в которой «императрица Индии» убеждала государя согласиться на просимое Портой перемирие. Участие королевы в политике было явлением небывалым и свидетельствовало о важности совершающихся событий. Шувалов сообщал из Лондона, что воинственный первый министр Дизраэли выходит из себя, выискивая какой-нибудь предлог с российской стороны для воспламенения патриотической воинственности в британском обществе. По его настоянию кабинет министров принял решение, что Великобритания не может допустить заключения отдельного мирного договора между Россией и Портой.

Вот в этом и заключалась опасность – в возможности столкновения с «владычицей морей», вполне способной сколотить новую антироссийскую коалицию. Цели Лондона были как всегда просты: во-первых, не допустить усиления России, во-вторых, добиться упрочения Британской империи. Горчаков считал, что можно воздействовать на Лондон умиротворяющими нотами, Милютин прикидывал возможность увеличения армии, а Александр Николаевич поначалу надеялся, что обойдется. Он был обрадован успехами нашего оружия, благодаря чему место проведения переговоров о предварительном урегулировании было перенесено из Одессы в Андрианополь.