– Главное, – добавил Александр Николаевич, отпуская Голохвастова, – не гоняйся за аплодисментами, за успехами красноречия. Ведь, право, они не стоят того.
3
Каждое из названных выше решений готовилось и обсуждалось примерно так же, как и Положение от 19 февраля, хотя, безусловно, не вызывало такого же накала поддержки или вражды. Последнее слово всегда было за государем. Ему надлежало не просто понять значение той или иной меры для будущего, но и предпочесть тот или иной предлагаемый проект, исходя из возможных положительных или отрицательных последствий оного.
Не менее, а быть может и более важным было удержание общего развития России в определенном русле. Желающих повернуть в иное русло находилось немало.
Тот же верный и искренний Петр Валуев упорно проводил в своих докладах мысль о желательности и даже полезности конституции. 1 марта 1863 года Валуев после доклада по польским делам заявил мысль о преобразовании Государственного Совета на началах австрийского Reichsrat (путем привлечения к его работе выборных представителей земств и сословий). Александр Николаевич ничего не ответил, но задумался, а довольный Валуев перешел к другим предметам.
У государя еще в памяти был доклад Валуева от 22 февраля предыдущего года с предложениями по земской реформе, дававшими преимущественные возможности дворянству. Ради этого Петр Александрович и был призван к министерскому посту. Это направление его деятельности одобряла и Мария Александровна, заявлявшая, что она, как и многие, преимущественно видит в земских реформах средство откупиться от конституции. Правда, сопротивление со стороны Дмитрия Милютина, князя Суворова и барона Корфа привели к ослаблению влияния дворянства в новых учреждениях в окончательном варианте, но не Валуева в том упрекать. Теперь же он упорно и исподволь продвигал мысль о преобразовании Государственного Совета, что, называя вещи своими именами, вело к образованию нового центра власти, то есть принципиальным конституционным изменениям. Но верный слуга царя и отечества будто не видел этого, подлинно ослепленный своей идеей фикс.
Несмотря на свое глубокое несогласие, Александр Николаевич предложил обсудить меры, предложенные Валуевым. Мнение большинства в Государственном Совете было таково: идея не так уж опасна, но не ко времени, учитывая идущие полным ходом реформы во всех сферах жизни страны. Решили вернуться к рассмотрению через полгода.
О глубине расхождений по сему предмету в правящем круге можно судить из того, что Валуева в его намерении поддержал князь Василий Долгоруков и сестра царя великая княгиня Мария Николаевна. Они оба по-своему влияли на государя, побуждая его хотя бы декларировать свою решимость предоставить выборным членам Совета право участия в делах законодательных и государственных в некотором будущем.
Видимо, не случайно в этом году по случаю дня рождения императора Валуеву был прислан орден Белого орла. Но Петр Александрович не входил в интимный кружок императора, не ездил с ним на охоту в Лисино, как граф Александр Адлерберг, чье слово всегда было весомо для государя. Адлерберг приводил свои контрдоводы, и они звучали весьма убедительно. К тому же в конце апреля серьезно ухудшилось здоровье императрицы, а Мария Александровна частенько держала сторону Валуева.
Примечательно, что сторонники реформ Петр Валуев и Дмитрий Милютин никак не могли сойтись, хотя их совместные действия явно послужили бы на благо большому делу. Во вторую годовщину своего назначения Валуев записал в дневник: «…в жизни общественной тяжело и тревожно, и даже как бы неловко. Мне хочется бежать людей. Я чувствую, что правительственное дело идет обычной колеею, идет под знаменем идей, утративших значение и силу, идет не к лучшему, а к кризису, которого исход известен. Но я сам часть этого правительства. На меня ложится доля нравственной ответственности. Я принимаю на себя ношу солидарности с людьми, коих мнения не разделяю, коих пути – не мои пути, коих цели – не мои цели. Для чего же я с ними? Озираюсь, думаю, соображаю и остаюсь, потому что нет явного признака, чтобы время к уходу наступило, а напротив того, есть явные указания на то, что я еще должен оставаться». Он надеялся до декабря.
Упорный Валуев добился-таки второй постановки вопроса в декабре. К его величайшему разочарованию Александр Николаевич удивленно поднял брови и сказал, что тут нет предмета для обсуждения, ибо эту мысль он отвергнул с самого начала.
Венценосный реформатор запамятовал детали, но в главном был прав. К тому же время, прошедшее с апреля по декабрь, показало прежде всего и более всего важность твердой власти, всеми признанной и о всех пекущейся.
Раздосадованный сверх меры министр в один из высочайших докладов просил об отставке, но император, мгновенно став воплощением изысканной любезности, запретил о том даже думать. Приходилось набраться терпения.