Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Еще более радикальная переоценка причин реформы была осуществлена Д. Филдом. В его изображении крестьянская реформа была победой самодержавия над зарождающимися элементами гражданского общества. Он попытался понять, «как осторожный и традиционалистский режим отважился разрушить фундаментальный устой российской жизни и сделал это вопреки дворянству, признанной первой опоры самодержавия»^{92}. Если советские историки делали упор на изучении объективной стороны предреформенных лет, скрупулезно подсчитывая количество крестьянских выступлений и выявляя кризисное состояние экономики, то Филд пытался выяснить, воспринимались ли эти факторы в качестве серьезной угрозы представителями власти. Он последовательно отвергает воздействие таких факторов, как кризис крепостнической экономики, поражение в войне и угроза новой пугачевщины. Исследователь явно приуменьшал негативную реакцию и общества и правительства на поражение в Крыму, но с оценкой крестьянского движения как фактора, который не оказал значительного влияния на реформу, трудно не согласиться. В частности, Филд подчеркивал, что очевидный подъем крестьянского движения последовал не до, а после освобождения крестьян^{93}. Книга Филда была замечена отечественными историками^{94}. Развернутое изложение концепция исследователя получила в реферате ученицы П.А. Зайончковского Л.Г. Захаровой^{95}.

Вскоре Л.Г. Захарова выпустила фундаментальное исследование о подготовке реформы. Конечно, автор отдавала неизбежную дань сложившейся методологии, декларируя во введении, что задача исследования — «выявить классовую сущность правительственной программы отмены крепостного права». Неизбежным было и заявление о значении ленинских работ, в которых «сформулированы важнейшие методологические положения о первой революционной ситуации, о реформе как побочном продукте революционной борьбы»^{96}. Точкой отсчета, однако, становятся последствия Крымской войны. Если М.В. Нечкина и ее ученики рассматривали войну прежде всего как катализатор народного движения, то для Л.Г. Захаровой война — показатель отсталости России, преодоление которой требует радикальных реформ. И ранее историки не проходили мимо «Писем» М.П. Погодина, но только в работе Захаровой «Письма» характеризуются не только как самостоятельная, цельная и детально проработанная программа реформ, но и как документ, появившийся ранее программных заявлений русских либералов и радикалов. Подчеркивая относительную самостоятельность правительственного лагеря, Захарова детально анализировала влияние борьбы различных правительственных группировок на выработку правительственной программы. Изменение программы реформ, ее радикализация были связаны не столько с угрозой крестьянской революции, сколько с желанием «сыграть на опережение», предотвратив саму возможность революционных потрясений для России. И здесь царь и его ближайшее окружение учитывали не только российский, но и западноевропейский опыт. Как и П.А. Зайончковский, Л.Г. Захарова не просто анализировала уровень крестьянских выступлений, но показывала, как крестьянские настроения учитывались реформаторами. Сведения о крестьянском движении император получал от министра внутренних дел С.С. Ланского. Последний констатировал напряженное ожидание «воли» и отсутствие сколько-нибудь значимого народного движения. М.В. Нечкина и ее ученики однозначно считали крестьянское движение тем фактором, который вынуждал правительство радикализировать программу преобразований. По словам же Л.Г. Захаровой, «стремление Ланского убедить Александра II и Главный комитет в отсутствии опасности серьезных крестьянских волнений может объясняться и тактикой министра: консервативно-реакционные силы в “верхах” обосновывали свою программу, в частности проект повсеместного введения генерал-губернаторств, угрозой крестьянских выступлений»^{97}. Следовательно, взаимосвязь реформы и революций не столь уж однозначна. Здесь также можно вспомнить, что наиболее радикальные преобразования на окраинах были проведены не в охваченной восстаниями Польше, а в сравнительно спокойной Финляндии.