Читаем Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» полностью

Современному читателю, выросшему в условиях плюрализма, разноголосицы мнений, наверное, трудно будет понять, из-за чего разгорелся тогда весь сыр-бор. Ну, подумаешь, нашлись авторы книг и статей, которые воспевали Святую Русь, ратовали за сохранение национальных традиций, выступали против «массовой культуры». И ведь нет ничего плохого в том, что кто-то стеной стоит за сбережение традиций, за память, если эта память связана действительно со славными страницами истории. Да и по поводу захлестнувшего нас вала «массовой культуры» сейчас только ленивый не ворчит, этот суррогат обрушивается на наши головы круглые сутки с экранов телевизора, из радиоприемников, спасу от него нет.

Однако не будем забывать, что «Литгазета» вышла в свет в 1972 году. Совсем другие времена и другие представления о том, что можно и чего нельзя. Яковлев в своей статье выступил не против отдельных хлопотунов за «целостность русской жизни», он выступил против тенденции, показавшейся ему опасной. В стремлении оградить культуру от «инородцев», «космополитов», замкнуться в традициях патриархальной России он увидел угрозу стагнации, ухода страны с магистральных путей развития в неизбежные тупики.

Дискутируя, а точнее — критикуя своих оппонентов, он то и дело ссылался на Ленина, идеалы социализма и классовую борьбу, однако за всем этим явственно просматривался сигнал: надо быть начеку и жестко пресекать всякие проявления замшелой патриархальщины.

Сейчас, с дистанции в полвека, понятно, что Яковлев, возможно сам того не желая, задел тему, которая актуальна и по сей день, посыпал соль на рану, все еще больную для России. Спор между «почвенниками» или ура-патриотами, сторонниками особого пути, защитниками посконной Руси и «либералами», для которых наша страна — часть единого цивилизационного пространства, не утихает по сию пору, а в последние годы в связи с известными событиями он стал даже еще острее.

Именно тогда, на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века, обострилась подспудная борьба между «патриархальщиками» и «западниками», сталинистами и сторонниками развенчания культа личности. Трибуной первых были журналы «Молодая гвардия» и «Октябрь», газета «Советская Россия», журнал «Огонек», вторые опирались на «Новый мир» Александра Твардовского, находили понимание в «Комсомольской правде», которой тогда руководил Б. Д. Панкин. Естественно, и те, и другие искали поддержки у власть имущих, то есть в ЦК и Комитете госбезопасности. Главные партийные вожди, конечно же, как и было им положено, своих симпатий и антипатий не высказывали (тертые были калачи, битые ребята), но в аппарате у каждой противоборствующей силы имелись свои тайные сторонники и противники.

Панкин вспоминает эпизод с публикацией в «Комсомолке» памфлета Михаила Синельникова, посвященного одиозным книгам Ивана Шевцова «Во имя отца и сына» и «Любовь и ненависть» — они содержали прямую попытку обелить Сталина и его наследников, заклеймить «вольнодумцев». Эта статья — я хорошо помню, поскольку уже работал тогда в «Комсомольской правде», — наделала много шума. Однако спустя некоторое время на нее откликнулась «Советская Россия», отхлеставшая молодежную газету как отступницу от «ленинского курса» и призвавшая «не очернять славное прошлое».

Поскольку «Совраска» была газетой ЦК КПСС, то многие восприняли ту публикацию как директивную, как мнение партийных верхов. «На меня стали посматривать, как на живого покойника», — вспоминал Панкин[76].

Но редактор «КП» умел держать удар и к тому времени уже освоился в цековских коридорах. Он явился к референту генерального секретаря Самотейкину, тот позвонил помощнику Брежнева по международным делам Александрову-Агентову, следующим в этой цепочке стал очень близкий к Леониду Ильичу человек, другой его помощник Цуканов. Сообща посоветовали Панкину подготовить на имя Брежнева записку с изложением всего случившегося, пообещали непременно довести ее до Леонида Ильича.

Борис Дмитриевич Панкин, редактор «Комсомольской правды», а впоследствии дипломат, министр иностранных дел СССР. [РИА Новости]

Редактор так и сделал, а в ожидании реакции достучался еще и до Яковлева, исполнявшего обязанности заведующего Агитпропом. Тот открыл Панкину завесу над теми закулисными схватками, которые предшествовали публикации статьи в «Советской России». Оказывается, обнаружив упоминание о ней в плане очередного номера (а эти планы все «номенклатурные» издания должны были в обязательном порядке посылать в ЦК), Александр Николаевич позвонил главному редактору, отставному генералу Московскому (да-да, тому самому, который сочинил донос на Егора Яковлева), и мягко порекомендовал ему снять статью из номера: «Она сейчас не ко времени».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии