«Руководствуясь Твоими наставлениями, Отцу нашему Всевышний помог извлечь землю, Тебе, Государь, вверенную, от совершенной гибели, врагом нашим ей уготованной, и оставить благоденствовать под Твоею кроткою Державою. Посвятив жизнь свою на службу Отечества, не мог он заняться делами своими, смело оставляя их в расстройстве, награждаем быв Тобою отличием, почестями и неограниченною доверенностию. И, конечно, Государь! одни только беспрерывные подвиги Твои помешали Тебе обратить взор Твой на детей Кутузова-Смоленского! Имение, доставшееся нам, обременено долгами, и тогда только можем надеяться иметь хоть малое состояние, ежели, Всемилостивейший Государь, прикажешь оное купить в казну…»[207]
Однако на дочернем прошении рукою графа Аракчеева было начертано: «Оставить без ответа». До имений ли князя Кутузова, до финансовых ли проблем его потомства, когда близка к «полному и всецелому» разрешению великая задача похода 1814 года — возвратить каждому народу полное и всецелое пользование его правами и его учреждениями, поставить как их всех, так и нас самих, под охрану общего союза? Когда надо готовиться к торжествам? Когда следует бить в колокола и закупать шампанское?
3 часа пополуночи.
Подписана капитуляция Парижа на условиях Александра I, составленная будущим декабристом М. Ф. Орловым.
Наполеон не успевает доскакать до столицы.
День.
На серой лошади Эклипс, некогда подаренной Наполеоном, в сопровождении короля прусского и князя Шварценберга, в свите из 1000 генералов Александр въезжает в Париж.
Александр планирует остановиться в Елисейском дворце; Талейрану удается убедить царя в готовящемся покушении и уговорить разместиться в его доме.
Совещание с участием Талейрана, короля прусского, Шварценберга, а также графа Нессельроде и других приближенных русского царя о будущем устройстве Франции.
Спустя месяц, апреля 23-го дня, в императорском Московском университете, «при всеобщем торжестве о взятии Парижа», была выставлена прозрачная аллегорическая картина, рисованная художником Плетневым.
Александр Павлович, Император Всероссийский, в образе Марса, вложившего меч свой в ножны свои, стоял на верху земного полушария. Испытания последнего года великой войны завершились; позади были сепаратные мартовские переговоры в Шоа с бароном Витролем о послевоенном устройстве Франции и яростное сопротивление русского царя идее возвращения Бурбонов на французский престол (бремя такой короны слишком тяжело для них); позади было сражение при Арси и промедление Шварценберга, давшее Наполеону возможность уйти от преследования… Позади было совещание в Сомепюи, зеркально перевернувшее Совет в Филях: там Кутузов принимал решение сдать Москву, здесь Барклай решал бросить главные силы на Париж… Позади был кровопролитный бой 18 марта и взятие столицы; позади было пожалование Барклая в фельдмаршалы, как бы искупавшее моральную вину царя за ситуацию 1812 года…
Впереди была — слава.
По одну сторону от полупрозрачного Александра простиралась освобожденная им — и подсвеченная огнями — Европа; Европа устремляла на русского царя взор, исполненный любви и благодарности; с ее рук падали разорванные цепи, что означало совершенное избавление от наполеоновского ига… По другую же сторону от монарха располагалась муза Клио, писавшая его деяния. Над головою царя светилось всевидящее Око; под ногами орел метал молнии на убегающее чудовище, которое прежде терзало Европу, а ныне было низвергнуто.
Наполеон подписывает безусловное отречение в пользу сына.
Царское Село.
Похороны первого директора Лицея В. Ф. Малиновского. У свежезасыпанной могилы на столичном кладбище Пушкин и Иван Малиновский дают клятву в вечной дружбе.
А в конце апреля в Москве состоялись народные гулянья. Как сообщал Сергию Вязмитинову Федор Ростопчин, «над градом сияло в лучах вензелевое имя Государя Императора, с надписью внизу оного: оружием и великодушием взял Париж 1814 г. Марта 19 дня… под горящим в лучах вензелевым именем Его Императорского Величества виден был колосс, упадающий в бездны моря, с надписью в четырех строках: Наполеон был и всяк его страшился, Александр явился и Наполеон не бе».
С другой стороны изображен был «шар земной, поддерживаемый двумя ратниками, над ним. [также] сияло в лучах вензелевое имя громкого в войне и в милосердии Государя, с краткою, сильною и справедливою надписью: миру — мир…».[208]
Россия ликовала по праву. По праву ее царь вскоре примет имя Благословенного — поставленного во благо. По праву «королем королей», подобно Агамемнону, назовет его старый роялист барон де Витроль. «…Мы очутилися в Париже, / А русский царь главой царей» — спустя полтора десятилетия отзовется на эти слова Пушкин; «вождь вождей, царей диктатор!» — еще позже воскликнет Жуковский в «Бородинской годовщине»… Европа и впрямь освободилась, мир воцарился, ликование разливалось повсюду. Цель, некогда поставленная юным Александром Павловичем, была обретена, сюжет достиг кульминации, и особенно эффектной и мощной вышла его концовка.