Сын конюха, солдат революции, Ланн был замечен Наполеоном еще как батальонный офицер в бою при Дего 15 апреля 1796 г. и с того дня стремительно пошел вверх, закончив итальянскую кампанию уже генералом. В Египте он стал одним из ближайших соратников Наполеона, а в походах 1805–1809 гг. — его правой рукой и главной надеждой. Он не только исполнял замыслы Наполеона, но и сам руководил операциями, выигрывал битвы: при Монтебелло 10 июня 1800 г. с 8-тысячным авангардом рассеял 20-тысячный корпус австрийского фельдмаршала П.K. Отта, а при Туделе 23 ноября 1808 г. во главе 20-тысячного корпуса разгромил 45-тысячную армию лучших испанских военачальников X. Палафокса и Ф. Кастаньоса (того самого, который четырьмя месяцами ранее заставил капитулировать при Байлене корпус П. Дюпона). В феврале 1809 г. именно Данн взял штурмом легендарную и ранее неприступную Сарагосу, после чего написал Наполеону о своем неприятии такой войны, когда Приходится убивать мирных жителей. Знаменитый историк Ж. Мишле считал Данна «великим солдатом» и «великим полководцем». Сам Наполеон ценил Ланна за «величайшие дарования», называл его «Ахиллом» и «Роландом» французской армии и вспоминал о нем на острове Святой Елены так: «Я нашел его пигмеем, а потерял гигантом».
Талант полководца Ланн соединял с доблестью солдата. Товарищи по оружию считали его, «без всякого исключения, храбрейшим в армии». Он первым во главе своих гусар врывался на неприятельские позиции, сражался вместе с солдатами на улицах Сарагосы, вел их с лестницей в руках на штурм Регенсбурга. Когда же друзья при нем выразили однажды восторг перед его храбростью, он с досадой воскликнул: «Гусар, который не убит в 30 лет, — не гусар, а дрянь!» Ему было тогда 35 лет, а через четыре года, покрытый к тому времени 25 ранами, он был смертельно ранен под Эсслингом.
Ланн (как и М. Дюрок) был самым близким другом Наполеона и верно служил ему, но, получив от императора маршальский жезл, титул герцога, огромное состояние (только в 1807 г. — сразу 1 млн. франков), он остался в душе пылким республиканцем, резко возражал, как мы видели, против коронования Наполеона и даже на смертном одре упрекал его в деспотизме и властолюбии.
Андре Массена, сын крестьянина, герцог Риволи и князь Эсслингский, может быть, превосходил всех маршалов даром полководческой импровизации и вообще как военачальник был всем хорош (именно он в 1799 г. не пустил А.В. Суворова во Францию), но, по выражению Стендаля, «имел злосчастную склонность к воровству», причем «воровал, как сорока, инстинктивно». Это портило его репутацию и в конце концов погубило его карьеру. Когда Наполеон обругал его: «Вы самый большой грабитель в мире!», — Массена вдруг возразил, почтительно кланяясь: «После вас, государь…» За такую дерзость он перед походом в Россию был наказан опалой.
Зато Луи Николя Даву, герцог Ауэрштедтский и князь Экмюльский, отличался редким для маршала империи бескорыстием, став, в оценке Наполеона, «одним из самых славных и чистых героев Франции». Разносторонне одаренный стратег, администратор, политик («великий человек, еще не оцененный по достоинству», — писал о нем в 1818 г. Стендаль), Даву был требователен к себе и другим, в любых условиях железной рукой держал порядок и дисциплину (одна из лучших его биографий так и называется: «Железный маршал»)[88].
Поэтому в армии его недолюбливали. Здесь, по-видимому, Лев Толстой и усмотрел какие-то основания для того, чтобы изобразить Даву на страницах «Войны и мира» «Аракчеевым императора Наполеона». На деле же, кроме личной суровости (тоже, впрочем, несоизмеримой: Даву был предельно строг, Аракчеев же — патологически жесток), между «железным маршалом» Франции и «неистовым тираном» России не было ничего общего.
Рядом с Даву, уступая ему как стратег, но превосходя его как тактик, блистал в созвездии лучших наполеоновских маршалов Мишель Ней, сын бочара, герцог Эльхингенский и князь Московский (этого титула он был удостоен за доблесть в Бородинской битве), воин рыцарского характера и неукротимого темперамента, живое олицетворение боевого духа «Великой армии». Не зря именно ему Наполеон уже после смерти Ланна дал прозвище, которое армия ставила выше всех его титулов: «храбрейший из храбрых»[89].
Далеко не самым талантливым, но самым эффектным внешне и популярным из маршалов Наполеона был Иоахим Мюрат — трактирный слуга (половой!), ставший имперским принцем, великим герцогом Бергским и королем Неаполитанским (кстати, и мужем Каролины Бонапарт), прославленный начальник всей кавалерии Наполеона и один из лучших кавалерийских военачальников Запада.