В ответном письме Александр с необычайной для него откровенностью и с вероятным расчетом на то, что письмо прочтут, кроме адресата, другие оппозиционеры, изложил свою позицию. Пока Франция обладает военным превосходством, разъяснял император, Россия должна поддерживать «хорошие отношения с этим страшным колоссом, с этим врагом», должна «примкнуть на некоторое время» к нему в качестве союзника и под прикрытием союзного договора «увеличивать свои средства и силы», готовиться «среди глубочайшей тишины» к новой борьбе при более выгодном для России соотношении сил.
Уверенный в том, что только такой курс позволит России в худшем случае ничего не потерять, а в лучшем все приобрести, Александр сообразно с ним переставил людей в правительстве и даже в собственном окружении. Он отстранил в тень всех своих «молодых друзей», уволив с министерских постов А.А. Чарторыйского и В.П. Кочубея, спровадив за границу Н.Н. Новосильцева и вынудив перейти на военную службу П.А. Строганова. Их место возле царя заняли канцлер Н.П. Румянцев, государственный секретарь М.М. Сперанский, бывший президент Коллегии иностранных дел А.Б. Куракин.
Принято считать, что Александр I в управлении государством и армией демонстративно предпочитал иностранцев. Декабристы И.Д. Якушкин и А.М. Муравьев утверждали: «Чтобы понравиться властелину, нужно быть иностранцем или носить иностранную фамилию»; царь-де не скупился на афоризмы, «в которых выражалось явное презрение к русским»; а однажды в Зимнем дворце прилюдно, «говоря о русских вообще, сказал, что каждый из них либо плут, либо дурак». Все это — явное преувеличение. Александр держал на русской службе много иностранцев (особенно — эмигрантов из Франции), но отнюдь не предпочитал их русским, может быть, уже осознав ту истину, которую позднее обнародует А. де Кюстин: «Иностранцы всегда сбывают России лишь тех, кого не хотят иметь у себя». Среди «молодых друзей» Александра только один был иностранец, да и то условно: «русский поляк» (Чарторыйский). В дальнейшем самыми близкими к царю людьми стали А.А. Аракчеев, А.Н. Голицын, П.М. Волконский. Из восьми первых его министров не было ни одного иностранца! Правда, в числе пяти министров иностранных дел, сменившихся за его царствование, трое (тот же Чарторыйский, А.Я. Будберг и К.В. Нессельроде) носили иностранные фамилии, зато лишь двое таковых (М.Б. Барклай де Толли и П.И. Меллер-Закомельский) оказались в ряду семи военных министров. Главнокомандующим русскими войсками против Наполеона Александр назначал в 1805 г. М.И. Кутузова, в 1806 г. — М.Ф. Каменского, да и в 1812 г. согласился вновь назначить Кутузова. Факты свидетельствуют, что царь подбирал себе сотрудников по родству убеждений, личной преданности, способностям, но независимо от их национальности и фамилии.
Кадровые перестановки возле царя после Тильзита лишь подтверждают это.
Внутри страны Александр посчитал своевременным опереться на Аракчеева, который до тех пор, по выражению Н.И. Греча, «стоял в тени, давая другим любимцам износиться, чтобы потом захватить государя вполне». Начало возвышения Аракчеева датируется точно. 14 декабря 1807 г. особый царский указ известил Россию: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым высочайшие повеления считать именными нашими указами». 13 января 1808 г. Аракчеев был назначен военным министром Российской империи.
Другой ответственнейший в послетильзитских условиях пост министра иностранных дел 30 августа 1807 г. занял будущий канцлер граф Николай Петрович Румянцев. Кроме громкого имени (сын генерал-фельдмаршала П.А. Румянцева-Задунайского), он ничем не блистал, но проявлял ценнейшее для того момента стремление к самостоятельности русской внешней политики по отношению к любым партнерам, будь то Англия или Франция. Очень важным для России и Франции был выбор русского посла в Париже. После долгого раздумья Александр назначил послом боевого генерала графа П.А. Толстого — «цареубийцу» и (подобно его брату обер-гофмаршалу Н.А. Толстому) врага Франции. Честный Толстой отказывался от этого назначения, ссылаясь на то, что он не дипломат. Александр сказал, что ему на месте посла при Наполеоне и нужен «вовсе не дипломат, а храбрый и честный воин». Толстой вынужден был принять назначение, хотя его жена пала перед ним на колени, умоляя не ехать к «врагу рода человеческого».
«Враг человечества» устроил Толстому великолепный прием в Фонтенбло. Взяв посла под руку, он говорил ему, что дни, проведенные с Александром I в Тильзите, считает «лучшими в своей жизни» и что к русскому народу преисполнен «величайшего уважения». Наполеон поселил Толстого в роскошном особняке, выкупив его у И. Мюрата за 1 млн. франков, приглашал его на приемы особо доверенных лиц к себе и к Жозефине, но Толстой не поддался на все эти любезности, ни разу не позволил себе смягчить в разговорах с Наполеоном то ледяное, то скорбное выражение лица и вообще делал все от него зависящее, чтобы привести русско-французские отношения к разрыву.