Александр I и Наполеон

Все они (включая тех, кто держался передовых взглядов, как Раевский, Ермолов, Остерман-Толстой) были феодалами, крепостниками. Атаман Платов, это вольнолюбивое «дитя природы», тоже имел крепостных, в числе которых значился и Егор Михайлович Чехов — дед Антона Павловича. В 1812 г. перед лицом врага, вторгшегося на русскую землю, они пережили небывалый патриотический подъем, который позволил им в наивысшей степени и с наибольшей пользой для отечества проявить все их способности.

Александр I вполне мог положиться на таких военачальников, но, может быть, под впечатлением Аустерлица и Фридланда явно их недооценивал. В начале 1812 г. царь так и заявил шведскому атташе: «В России прекрасные солдаты, но бездарные генералы». Именно поэтому он еще в 1811 г. собирался пригласить для командования русской армией Ж.В. Моро из США, а в 1812 г. — А. Веллингтона из Англии и Ж.Б. Бернадота из Швеции. По той же причине, когда заполучить иноземца не удалось, царь долго колебался, боясь, что любое из двух возможных его решений (взять ли главное командование на себя или назначить главнокомандующим кого-то другого: Барклая, Беннигсена, Кутузова…) не приведет к добру. Так русская армия в самое трудное время войны надолго оказалась без главнокомандующего.

По должности военного министра фактическим главнокомандующим стал Барклай де Толли, хотя его инициативу стесняло присутствие в армии самого царя. Впрочем, царь еще в марте 1812 г. утвердил оборонительный вариант плана войны, разработанного Барклаем: «продлить войну по возможности» и «при отступлении нашем всегда оставлять за собою опустошенный край», вплоть до перехода в контрнаступление. Правда, Александр I держал при себе, как бы в запасе, другой план, автором которого был главный военный советник царя с 1806 г., его «духовник по военной части» Карл Фуль, но исходные позиции обоих планов совпадали. План Фуля тоже предписывал 1-й армии отступать — до укрепленного лагеря в г. Дрисса, где Барклай должен был принять на себя удар Наполеона, между тем как Багратион ударит во фланг и в тыл французам.

13 июня Александр подписал приказ по армиям и манифест о войне с Францией. В них впечатляли эффектные концовки. В приказе: «Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На начинающего — Бог!»; в манифесте: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем!» В тот же день Александр отправил к Наполеону министра полиции А.Д. Балашова с письмом, где говорилось: «Если вы согласны вывести свои войска с русской территории, я буду считать, что все происшедшее не имело места, и достижение договоренности между нами будет еще возможно». Сам царь не верил в то, что Наполеон, уже перебросивший в Россию полмиллиона солдат, теперь вернет их обратно ради «достижения договоренности». Но для Александра было важно в столь критический момент продемонстрировать перед Европой свое миролюбие. «Пускай будет известно Европе, — напутствовал он Балашова, — что начинаем войну не мы!»

Наполеон принял Балашова, уже вступив в Вильно, откуда только что ушла армия Барклая. «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно, — предложил император. — Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман». Не довольствуясь этим унизительным для национального достоинства России предложением, он отправил с Балашовым письмо к Александру, оскорблявшее монаршую гордость царя: «Если бы Вы не переменились в 1810 г., если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые, откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований в России <…> Вы испортили все свое будущее». Менторский тон этого послания и в особенности тот апломб, с которым Наполеон, вторгшийся на русскую землю, заранее перечеркивал «все будущее» Александра, разбередили в ранимой душе царя все прошлые обиды, начиная с богомерзкого намека в 1804 г. на причастность его к отцеубийству, и окончательно установили его отношение к Наполеону как к смертельному личному врагу. «Наполеон или я, он или я, но вместе мы существовать не можем!» — вырвалось у него в разговоре с флигель-адъютантом А.Ф. Мишо…

План Наполеона в начале войны был таков: разгромить русские армии в приграничных сражениях порознь, «наказать» таким образом царизм за нарушения Тильзитского договора и принудить его к миру, выгодному для Франции, т. е. главным образом к соблюдению континентальной блокады[106]. Наполеон полагал, что царская власть в Петербурге после стольких дворцовых переворотов не может быть прочной и что первая же победа «Великой армии» заставит Александра из страха, с одной стороны, перед французским нашествием, а с другой — перед угрозой нового дворцового переворота согласиться на второй Тильзит.

Следуя своему плану, Наполеон с главными силами погнался за Барклаем де Толли, а чтобы не дать Барклаю и Багратиону соединиться, направил вразрез между ними корпус Даву.