Изобилие чувства и воображение при недостаточном развитии воли — всё это соединилось в настроение, в какое попал Александр с 1815 года, и которое около того же времени получило название разочарования; проще говоря, это нравственное уныние. Благодаря тому Александр охладел к задачам внутренней политики; русская жизнь, которой он не знал стала казаться ему неподготовленной; с 1815 г. стала даже обнаруживаться чрезвычайно раздражительное, даже скептическое отношение ко всему русскому. Как скоро он стал в такое отношение ко всему родному, его идеи должны были переселиться в Польшу и даже дальше заграницу. Во вторую половину царствования Александр жил умом и сердцем по ту сторону Вислы. Но как скоро эти идеалы переселились на другую почву, может быть ему более родственную по происхождению, они должны были измениться. Первая молодость прошла, силы были утомлены, юношеский порыв охлажден, французское свободомыслие стихло, сменившись религиозным настроением, но особого также романического свойства, без той суровой догматики и дисциплины, какую дает церковь. Таким образом, прежняя русско-политическая идиллия превратилась в мирно-религиозную; эта то идиллия и выразилась на факте священного союза, в попытке построить в борьбе европейских сил международную политику на заповеди Евангелия, на правилах морали, на тех правилах, одно из которых гласит: «если кто ударит тебя по щеке, подставь ему другую». Легко понять, что было бы, если бы это правило было проведено в жизнь государства.
Таков был ход идей и чувств в Александре; эти идеи и чувства сказали решительное действие на его политику. Александр был прекрасный цветок, но тепличный, не успевший акклиматизироваться, он роскошно цвел при хорошей погоде, наполняя окружающую среду благоуханием, но когда подула буря, настало столь обычное русское ненастье; этот цветок завял и опустился. Эта история внутренней, нравственной жизни повторилась и в политической деятельности Александра, к каковой мы теперь переходим.